– Я знаю немногим больше, чем при жизни. Просто теперь могу быстрее перемещаться.
Мысль о том, что после смерти даруется прозрение, потерпела крах.
– Ты встречал других людей, которые могли видеть тебя?
– Да, немного. Это редкое явление.
Поднявшись в кабинет, замечаю, что Элайджа рассортировал валяющиеся повсюду книги, разложив их аккуратными стопками. Пыли как не бывало. Духи занимаются уборкой? Сомневаюсь, что мне действительно хочется знать ответ на следующий вопрос, но любопытство пересиливает.
– Если я вижу тебя, значит, могу видеть и других духов?
– Да.
Походы на кладбище только что подскочили на верхнюю строчку списка дел, которые я больше никогда не выполню. Неужели все это время я ходила по улицам, видела духов и думала, что они живые люди?
– Ладно, так что у нас в этих книгах? – Лучше подумаем о чем-нибудь повеселее. О проклятиях, например.
– Большинство из них содержит информацию о судах над ведьмами и Мэзерах. Я покинул Салем до окончания судов, нужно восполнить пробелы.
– Зачем ты ушел?
– Никто не станет убивать себя, если счастлив там, где живет.
Что ж, логично. Могу представить удивление Элайджи, когда, умерев, он снова оказался в Салеме на неопределенный период времени. Я бы тоже ушла. И вот теперь он опять здесь, ищет информацию о судах над ведьмами. Видимо, невозможно избежать данной тебе жизни. Даже после смерти.
Глава 31
Любовь и стрелы
Я переворачиваю последнюю страницу тетради, в которой бабушка описывала свои исследования.
– В этой тоже нет ничего нового, – говорю Элайдже, перед которым высится стопка дневников из исторических коллекций и чужих чердаков.
– Исследование – процесс не мгновенный, он должен быть выстроен по кусочкам. Быстро не значит хорошо. Такой подход к делу ухудшит восприятие, и ты что-нибудь пропустишь.
Легче сказать, чем сделать, когда на кону жизнь моего отца.
– Как насчет миссис Мэривезер? Она очень хорошо знала бабушку. Лучше, чем кто-либо. Может, есть какие-то детали, которые бабушка не записала? То, что известно нашей соседке?
– Возможно. Однако разговор с ней принесет свои плоды, только если ты будешь откровенна.
– Ты слышал наш с ней последний разговор?
На лице его неодобрение. Великолепно. Значит, Элайджа слышал и ту беседу с Джексоном. Это смущает. Я и так чувствую себя неловко, узнав, что симпатичный мертвый парень подслушивает каждое мое слово, а теперь мне становится и вовсе не по себе. Наверное, никогда больше не поведусь с парнями. Я листаю дневник, который только что читала, чтобы проверить, ничего ли не упустила.
– Думаешь, рисунки бабушки могут что-нибудь означать? Это лишь наброски на полях, она не говорит о них ничего особенного.
– Возможно. Позволь посмотреть.
Я протягиваю тетрадь Элайдже. Он рассматривает рисунок и хмурит брови.
– Есть другие?
– Есть, но все они похожи на этот: женщина с длинными волнистыми волосами, изображенная со спины.
Он листает страницы тетради.
– Ни на одном нет ее лица?
– Нет, а что?
– Тебе стоит спросить миссис Мэривезер.
– А в этом есть что-то странное?
– Лучше задать слишком много вопросов, чем недостаточно.
С этим я согласна, но Элайджа явно скрывает кое-какие детали.
– Ладно. Тогда я пошла.
Он кивает и продолжает читать. Выходя через тайный ход, я собираю волосы в высокий хвост. Когда оказываюсь в библиотеке, понимаю, что на улице уже темнеет. Нужно успеть отыскать Наследниц до захода солнца.
– Вот ты где. Где была весь день? – спрашивает Вивиан, когда я подхожу к боковой двери.
– Здесь.
– Я искала тебя, но не смогла найти.
– Должно быть, выходила прогуляться. – Я слышала ее крики, но не испытывала никакого желания отвечать.
Вивиан выглядит неуверенно.
– Должно быть.
– Я к соседям.
– Хорошо. – Она смотрит на золотые наручные часы. – Только будь к семи на ужин. Я сделала скандально большой заказ французской еды.
– Ох… – Слово застревает в горле.
В голове проносится картина, как молодая Вивиан фотографирует в парижском кафе. С тех пор как мы с отцом с ней познакомились, французская кухня стала едой, связывающей нас троих чем-то важным и только нашим. Мы всегда заказывали ее особыми вечерами, например, когда папа возвращался из долгих поездок или в первый зимний снегопад.
– Знаю, ты расстроилась, что не смогла сегодня навестить отца. Я подумала, это тебя развеселит. И мы как раз сможем поболтать. Ты в обморок упадешь, когда увидишь, сколько десертов я заказала.
После найденных утром документов по страховке мне больно видеть, как она пытается быть милой.
– Надо идти, – говорю я, заглушив в душе печаль.
Я выхожу на улицу и направляюсь к крыльцу дома миссис Мэривезер, стараясь выкинуть из головы мысли о Вивиан. Заношу руку, чтобы постучать, но из дверей как раз выходит Джексон.
– Хай. Не думал, что ты дома. Я забегал чуть раньше, но никто не отвечал на стук.
– Правда? Наверное, я не услышала. Твоя мама дома?
– А я-то обрадовался, что ты ищешь меня.
Я улыбаюсь:
– Хотела спросить ее о кое-чем, найденном в бабушкиных вещах.
– Как раз к ней собираюсь. Она на ярмарке в честь Дня памяти в историческом районе Салема. У ее пекарни там палатка. Сходишь со мной?
– Даже не знаю. – Я смотрю на почти скрывшееся солнце. Нужно найти Наследниц.
– Сэм, это твоя первая осень в Салеме. Следующая такая ярмарка будет только через год.
– Ох… я думала как-нибудь поговорить с Сюзанной.
– Она сейчас там. Явилась в тот момент, когда я побежал домой за бечевкой для упаковки коробок с выпечкой. Идем. Там собрался весь город. Будет весело.
Я немного расслабляюсь. Это избавит меня от похода по домам Наследниц. Кто знает, что после прошлого вечера думают обо мне их родители.
– Ладно, идем.
Мы направляемся к дороге.
– Если будешь мила со мной, я, может быть, даже угощу тебя маминым знаменитым пенсильванским хворостом
[6].
– А если ты будешь со мной мил, то я, может быть, задумаюсь и не стану снова насылать эту зомби-сыпь.
