Мы обменялись веселыми взглядами.
– Рад, что твои мрачность и уныние разбавляет чувство юмора.
На самом деле в мыслях у меня все те же мрачность и уныние. Но просто нечестно вываливать их на Джексона.
– А ты симпатичная для ведьмы.
Конечно же он смеется, но эта шутка такая же странная, как и все, что со мной происходит в последнее время.
– Как думаешь, может ли эта эпидемия сыпи быть результатом колдовства?
– Определенно. Неоспоримая теория. – Джексон смеется. – Из одной серии с призраками и феями.
Худший ответ на свете.
– Надеюсь, не возражаешь, если я спрошу, почему Лиззи сказала, что твоя мама «свихнутая»?
Челюсть Джексона напряглась.
– У мамы был тяжелый период после смерти отца. Она была очень подавлена и какое-то время еще продолжала с ним разговаривать. Не беспокоилась, что кто-то может услышать. И не только это… Суть в том, что многие в городе решили, будто она потеряла рассудок. Даже перестали приходить в ее пекарню. Лишь через пару лет все стало по-прежнему. За это время мы едва не потеряли дом. А Лиззи… скажем, она была зачинщицей этих слухов. К слову, она не была ярой фанаткой твоей бабушки.
Подозреваю, что не только она.
– Ох, Джексон. Не знаю, что и сказать. – Неудивительно, что он так добр ко мне, даже когда вся школа ополчилась против. Он знает, каково это, когда о твоей семье распускают ужасные слухи. – Я готова убить Лиззи за то, что она так тебе сказала.
Ухмылка вновь возвращается на его губы.
– Не позволяй мне вставать у тебя на пути.
Мы подходим к историческому району Салем-Коммон – большому парку в центре города, сейчас полному людей и света. Играет музыка, в воздухе витают ароматы ярмарочной еды. Слуха касается отдаленный гул оживленных разговоров. Джексон проводит меня через толпу к палатке матери.
– Эй, мам. Смотри, кого я нашел на крыльце. Она пришла поговорить с тобой.
– Ох, Саманта! Какой чудесный сюрприз. Угощайся пенсильванским хворостом.
Я не отказываюсь, когда она протягивает мне тарелку вкуснейших полосок жареного теста, посыпанных сахарной пудрой.
– Мам, ты разрушила весь мой грандиозный план.
Она переводит взгляд с меня на сына:
– Саманта не дурочка, Джексон. Нужно было придумать что-нибудь получше, а не обещать мою выпечку.
Я смеюсь: как же хорошо она его знает!
– А теперь, моя дорогая, – говорит миссис Мэривезер, – рассказывай, зачем хотела меня видеть.
Она правильно понимает сомнение на моем лице.
– Джексон, будь хоть немножко полезен и помоги в палатке, пока мы с Самантой перекинемся парой слов.
Джексон заходит в палатку, а я стряхиваю с рубашки сахарную пудру, прежде чем начать.
– Знаю, вопрос странный. Но я разбирала вещи бабушки и заметила, что во всех ее тетрадях есть рисунки женщины с темными волнистыми волосами. Вы что-нибудь знаете об этом?
Улыбка миссис Мэривезер гаснет.
– Шарлотта часто видела кошмары, бедняжка. Особенно ближе к концу. В большинстве из них была эта женщина. Шарлотта не могла разглядеть лица, но звала свое видение «вороньей женщиной», потому что рядом с ней во сне обязательно были вороны.
Я замираю, так и не поднеся руку с хворостом ко рту. Сегодня мне тоже снилась ворона.
– Она полагала, что женщина как-то связана с проклятием Мэзеров, о котором, думаю, тебе уже все известно, раз ты читаешь дневники Шарлотты.
Она поднимает брови. И спасает меня от очередного неловкого вопроса.
– Вы верите, что проклятие существует?
– Не уверена. – Миссис Мэривезер поджимает губы. – Но Шарлотта верила, хоть так и не смогла выяснить, в чем его суть. А Шарлотта была для меня особенной, как я уже говорила. Иногда ты делаешь что-то, потому что веришь в человека, а не во все его убеждения.
Полагаю, сама идея существования проклятия немного сумасшедшая. Я рада, что у бабушки была миссис Мэривезер.
– В этом есть смысл. Спасибо.
– Всегда пожалуйста. Теперь же я сделаю вид, будто ты просто хотела насладиться этой прекрасной ярмаркой. Джексон!
Джексона не нужно звать дважды. Он сразу же спешит обратно.
– Выяснила все, что хотела?
Я киваю и позволяю Джексону утянуть себя в толпу. Может ли существовать какая-то связь между моим сном и вороньей женщиной? Вот бы спросить Элайджу. Я осматриваю толпу в поисках Наследниц, но безуспешно. Зато парочку злобных взглядов в свою сторону заметить удается.
– Баскетбол? – спрашивает Джексон, когда мы оказываемся у площадки одной из ярмарочных игр, в которой нужно забросить мяч в кольцо всего на дюйм шире самого мяча.
Мимо нас проходит пожилая женщина, держащаяся за руку мужа.
– У меня плохое предчувствие. Последнее время в городе было столько несчастных случаев и смертей. Это неестественно, – говорит она.
Пара проходит дальше, и голоса их растворяются в шуме ярмарки.
– Может, сначала найдем Сюзанну? – спрашиваю я, еще больше, чем раньше, ощущая необходимость поторопиться.
– Сэм, если у тебя нет какой-то совершенно неотложной проблемы, я настаиваю, чтобы ты немного повеселилась.
Нужно срочно что-то придумать, чтобы не пришлось объясняться.
– Постреляем из лука? – предлагаю я, когда мы подходим к мишеням, выстроенным вдоль тюков сена.
– Абсо-супер-лютно!
Мы встаем на отмеченную позицию и ждем парня с луками.
– Только одно условие, – говорю я, надеясь, что не пожалею. – Если я выиграю, ты поможешь найти Сюзанну. Если проиграю, следующую игру выбираешь ты.
– По рукам. – Улыбка его становится шире. Он продолжает улыбаться шире и шире, я начинаю беспокоиться.
– Что?
– У тебя сахарная пудра на лице.
– Что?! Почему ты не сказал раньше?
Джексон перехватывает мою руку, не позволяя ничего стереть.
– Оставь.
– Рехнулся? Я не буду ходить с сахарной пудрой на лице.
– А по-моему, это мило.
– Ни капли. – Я стараюсь добавить в голос раздражения, но не могу.
Он наклоняется и сцеловывает сахар. Кожа горит в тех местах, которых касались его губы.
– Пытаешься отвлечь меня, чтобы не продуть в стрельбе? – спрашиваю я.
Джексон запечатлевает поцелуй на моих губах, и в теле разом словно просыпаются все рецепторы.
– Ничего нет лучше любви и стрел, – заявляет крепкий мужчина с пышной бородой, протягивающий нам два лука.
