– Нет!
Ты извиняйся. Тебе плевать на моего отца… на нашу семью.
Вивиан отставляет в сторону бокал вина и встает.
– Тебе совсем не жаль, да?
– Саманта, оставь ее, – говорит Элайджа, стоя рядом с грудой пустых винных бутылок.
– Может, тебе стоит побеспокоиться о том, как навестить отца, а не бегать все свободное время по магазинам или напиваться.
Взгляд ее ожесточается. О, я знаю его. Мы достигли точки невозврата.
– Как-то ты слишком общительна для девочки, которая уверяет, что всего лишь хочет быть рядом с папочкой.
– Ты понятия не имеешь, чем я занимаюсь.
– Я огорчила тебя, mon chou? – насмехается мачеха, используя ласковое прозвище, которым в детстве звал меня отец. Оно означает «мое маленькое пироженко».
– Иди ты! – Ногти впиваются в ладони.
Ладонь Вивиан хлещет меня по щеке так сильно и молниеносно, что на секунду перед глазами все чернеет. Я вздергиваю подбородок и пристально смотрю на нее. Не тру щеку, хотя она чертовски болит. Хочется заявить Вивиан, что я нашла страховой отчет, обозвать ее всеми лестными словами, какие только смогу придумать, но не успеваю я сказать и слова, как до этого спокойно стоящий на столике стакан с вином разбивается об пол.
Вивиан вздрагивает.
– Ты наказана.
Она переводит все внимание на разбитый бокал. Элайджа, который, я почти уверена, посодействовал этому маленькому происшествию, легко касается моей руки.
– Не доставляй ей удовольствия видеть твое расстройство.
Я киваю и кидаюсь в комнату, Элайджа идет следом. Все тело пробивает дрожь. Я захлопываю дверь за спиной и закрываю задвижку. Стою посреди комнаты, кипя от злости. Элайджа поднимает мой подбородок, стирает слезу со щеки холодным пальцем.
– Я зла, не расстроена, – говорю голосом, в котором расстройства явно больше, чем злости.
– Не нужно передо мной объясняться.
Я благодарна ему за это. Не хочу говорить сейчас о чувствах. Чего действительно хочется – это вернуть папу.
– Принесу тебе лед. – Элайджа исчезает из комнаты.
– Не плачь, – втолковываю я себе, промокая глаза рукавами черной толстовки, и делаю несколько глубоких вздохов. Элайджа вновь появляется с маленьким пакетиком льда и вручает его мне. – Спасибо.
Он кивает.
– Не желаешь ли, чтобы я принес чашечку чаю? Официальность его вопроса застает меня врасплох.
– Честно говоря, да. Мне бы очень хотелось выпить чаю. Присоединишься ко мне?
– Конечно.
Он исчезает, а я снимаю ботинки. Брожу по комнате с пакетиком льда у щеки, стараясь выкинуть Вивиан из головы и решить, что делать дальше. Почему мое лицо сливалось с лицом Коттона? Что это значит? Меня не радует идея, что мы связаны. А если это все же так, неужели он застрял здесь, как Элайджа… или хуже, он заточен внутри меня?
Элайджа перемещается в комнату с большим серебряным чайным подносом. На локте у него висит плетеная корзина, а через плечо перекинут пушистый коврик. Впервые за все время нашего знакомства он выглядит неуверенным.
– Не подержишь ли ты этот поднос пару секунд, Саманта?
Клянусь, сейчас дух точно бы покраснел, если бы у него была кровь.
Убираю пакетик со льдом от лица и принимаю поднос.
– Что это?
Элайджа разворачивает лохматый коврик и расстилает его на полу.
– Комнатный пикник.
Я едва не роняю поднос. Зачем он это делает? Элайджа забирает поднос из моих рук и ставит его по центру коврика. Предлагает мне руку… и, когда наши пальцы соприкасаются, я вспыхиваю. Температура тела неуклонно поднимается, и я прерываю зрительный контакт. Мы садимся. Дух открывает корзину и достает вкуснейшую на вид еду.
– Где ты это достал? – спрашиваю я, все еще краснея.
– Чай и лепешки из Лондона. Канапе и пирожные из Парижа. А девонширские сливки из Девоншира.
Он облетел всю Европу, чтобы найти еду для меня? Как такое может быть?
– Это лучший подарок для поднятия настроения, который мне когда-либо делали.
Элайджа улыбается, и вся его неуверенность моментально исчезает. Улыбка настоящая. Я впервые вижу ее на лице духа. Боже, у него ямочки! Все во мне желает их коснуться. Нужно сменить тему, пока снова не поставила себя в неловкое положение.
– Как думаешь, Коттон может быть заточен в моем теле?
– Эта идея приходила мне в голову. – Элайджа протягивает тарелку с канапе.
Я морщусь:
– От одной мысли хочется блевануть.
– Прошу, воздержись от таких слов в своем лексиконе, пока мы едим.
Я смеюсь. Его юмор всегда меня удивляет. Интересно, каким Элайджа был до смерти Эбигейл?
– После сегодняшнего вечера кажется, что я недостаточнознаю о Коттоне.
– Что ж, мне известно, что он родился в 1663 году в выдающейся семье священнослужителей и сам тоже пошел по их стопам. Он был очень плодовит в плане книг и написал почти четыре сотни манускриптов и памфлетов.
Я кидаю взгляд на стопку книг, принесенных из тайного кабинета бабушки. Одна из них посвящена Коттону. Ее я прочту первой.
– В записях бабушки говорится, что у него были сложные отношения с отцом. И что желание Коттона впечатлить отца могло послужить причиной некоторых его поступков.
– Инкриз Мэзер – влиятельная фигура в пуританском обществе. Коттон был полон решимости повторить его успех. Но Инкриз не одобрял того, что в судах над ведьмами использовались призрачные доказательства – свидетельские показания, в которых люди заявляли, будто дух или фантом колдуньи пытался нанести им вред.
Пока Элайджа говорит, я смотрю на его губы. Они такие же холодные, как его пальцы?
– На уроках истории нам говорили, что колдуний раздевали догола и искали на их телах колдовские метки – «ведьминские соски». Мерзкое понятие, я замечу. Нечто такое, что отличает «одержимых демонами» – кажется, учитель назвал их именно так – от других людей. А еще они тыкали в ведьм иглами, да? Чтобы проверить, чувствуют ли они боль? Это какие-то безумства.
– Именно. Часто в качестве доказательств выступали следы укусов животных и насекомых. Или свидетели падали в припадке в присутствии ведьмы.
Недавняя эпидемия сыпи внезапно не кажется мне такой уж неожиданной.
– Как подобным обвинениям вообще верили?
Элайджа задумчиво жует лепешку.
– Они были очень убедительны. Моя невеста была одной из главных обвинителей.
– Как ты к этому относился?
– Поначалу ее жалобы на нездоровье казались мне законными. Я очень беспокоился. Она внезапно застывала и обрывала фразу на полуслове или пугалась чего-то несуществующего. Я много бессонных часов провел в попытках найти медицинское решение этой проблемы.
