Я смотрю на письмо, представляя чувства Элайджи, когда он читает эти строки. И сердце мое болит за него.
– Я долгое время пытался понять последний абзац, – говорит он. – Она имела в виду тебя.
Он смотрит на меня так сосредоточенно, что я едва не теряю дар речи.
– В смысле?
– Нам суждено было встретиться. Ты та самая перемена, Саманта.
Я не знаю, так ли это, но очень хочу верить.
– Она написала письмо три сотни лет назад.
– Как и ты, моя сестра была особенной. Эбигейл не видела духов, но у нее были предчувствия. Родители запрещали об этом говорить. Но уверяю тебя, Саманта, ее чувства всегда оказывались правдивы.
Неужели мне действительно суждено было встретить Элайджу?
– Но почему ты решил, что здесь говорится именно обо мне? Я не «перемена». Я даже собственную жизнь изменить не могу.
– Ты изменила меня.
– Каким образом? Ты такой упрямый.
– Ты первый человек за последние триста лет, с которым мне хочется говорить. – Он улыбается.
Как я хочу, чтобы это было правдой!
– И я верю, что ты сможешь избавиться от проклятия, сможешь изменить собственную судьбу и судьбы Наследниц. Ты – истинная причина того, почему я вернулся в Салем. Сам того не зная, я искал тебя.
Не знаю, действительно ли обо мне в прощальном письме говорила Эбигейл. Я не знаю, как быть «переменой», а порой даже не могу поддержать вежливый разговор. Но зато я жажду разрушить проклятие сильнее, чем что-либо в своей жизни. Ошеломленная, я по умолчанию возвращаюсь к сарказму.
– В одном Эбигейл была права. Я определенно несу всем «спокойствие».
Украдкой кидаю взгляд на фотографию папы. Обещаю тебе: если есть способ остановить проклятие, я это сделаю. Сделаю все, что потребуется, как бы безумно это ни было.
– У тебя больше сил, чем ты думаешь, Саманта. Просто нужно быть смелее, чтобы ими воспользоваться.
– Легко говорить. Тебе-то нужно всего лишь подчиниться моей воле.
Элайджа улыбается, на щеках его вновь появляются ямочки.
– Не забегай вперед.
Я тоже улыбаюсь:
– Но это моя любимая часть письма.
Глава 37
Как повесить ведьму
Выхожу на морозный утренний воздух и закрываю за собой дверь, радуясь, что удалось избежать неловкой беседы с Вивиан и предложения подвезти меня в школу. Это не первый раз, когда мы обходимся без разговоров, но впервые молчание такое ожесточенное. Это не просто ссора, а нечто большее. Словно мой мир рушится. Сколько себя помню, Вивиан и папа были моими единственными близкими людьми.
Глаза слипаются, пока я поворачиваю ключ в замке. Я спала всего три часа и теперь от недосыпа мерзко себя чувствую. Оборачиваюсь и едва не врезаюсь носом в мужскую грудь. Я вскрикиваю, вскидываю голову и вижу взволнованное лицо Джексона. После всех стараний сбежать из дома по-тихому я кричу: «Не делай так больше!» – и быстрым шагом устремляюсь в сторону школы.
– Прости, я не хотел тебя напугать. – Джексон стягивает сумку с моего плеча, и нет абсолютно никаких сил, чтобы сопротивляться. – Просто подумал, что стоит прогуляться с тобой.
Он часто провожал меня домой, но еще ни разу из дома. – Ты проверяешь, как я?
– Возможно. – Он не смотрит мне в глаза. Никогда не видела Джексона таким неуверенным, это неестественно.
Наверное, он думает, что я не оправилась после вчерашнего и до сих пор разбита. Собственно, так и есть. Но то, что он обращается со мной как с неуравновешенной, только лишний раз напоминает, как все запутано, и сильней нервирует.
– Мне не нужна опека.
Джексон подстраивается под мой шаг и откидывает с лица волосы.
– Сэм, я хотел поговорить…
– Проверять нужно больных. Я не больна. – О чем бы там он ни хотел поговорить, не уверена, что смогу сейчас это выдержать. Я не очень хорошо себя контролирую.
– У тебя на глазах умер человек. После такого ты не можешь быть в полном порядке, – серьезно говорит он, и я напрягаюсь.
Всю жизнь люди повторяли, что со мной не все в порядке, мне нужна помощь, а теперь Джексон влился в их число, и мне кажется, будто я тону.
– Джексон, я не хочу сейчас разговаривать.
– Почему? Потому что я сказал, что не верю в твое видение насчет Джона? Или не думаю, что будут новые смерти?
К щекам приливает кровь, я ускоряю шаг. Мы уже почти дошли до школы.
– Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Мне хватает и остальных. – Забираю у Джексона сумку, но он успевает перехватить лямку, не позволяя закинуть ее на плечо. Изучает взглядом мое лицо.
– С каких пор со мной тебе приходится оправдываться? Я всего лишь хочу поговорить. Хочу…
– Отпусти.
Я дергаю сумку, и Джексон сжимает губы. Потом кивает и разжимает пальцы. Я кидаюсь к дверям школы, но на этот раз Джексон не идет следом. Стоит оказаться внутри, и я сожалею о сказанных словах. Я хочу поговорить с Джексоном. Но как можно объяснить Элайджу и проклятие? Он ни за что не поверит. В коридоре несколько ранних учеников награждают меня неприятными взглядами. Оскорбления не шепчут, а произносят достаточно громко, чтобы я их слышала. Я сжимаю челюсти, стараясь удержаться от слез.
Когда заворачиваю за угол, неподалеку открывается дверь без каких-либо опознавательных знаков. В тени я замечаю угловатое лицо Элайджи. Проскальзываю в комнату, за спиной раздается звук закрывающегося дверного замка. Внутри кромешная темнота, я ударяюсь ногой обо что-то твердое и хватаюсь за Элайджу. Дух щелкает выключателем.
Комната оказывается маленькой кладовкой, в которой едва хватает места для нас двоих. Мы стоим всего в паре дюймов друг от друга, практически соприкасаясь грудью. На мгновение повисает тишина. На скулах Элайджи играют тени, а губы его слегка приоткрыты. Внезапно хочется оказаться к ним ближе, я даже подаюсь вперед… и только потом понимаю, что творю.
– Как там папа? – спрашиваю я, возвращая пятки на пол.
– О нем хорошо заботятся.
Замечательно.
– Ты что-нибудь нашел или просто любишь кладовки?
Губы его слегка изгибаются в улыбке.
– Нашел рассказ Коттона о повешении Джорджа Берроуза. Понимаешь ли, после судов Коттон написал еще одну книгу о колдовстве под названием «Чудеса незримого мира».
А я-то едва понимала смысл «Удивительных знамений».
– После этого некий Роберт Калеф представил книгу «Дальнейшие чудеса незримого мира». В ней-то и содержится история, которая была в твоем видении.
– И почему у книги Калефа было такое же название, как у Коттона? – спрашиваю я, только сейчас осознавая, что до сих пор цепляюсь за руку Элайджи. Но даже не пытаюсь ее отпустить. Он кажется таким настоящим и живым.
