– Вы говорили, я проклята. И я проклята. Как и все Наследницы, их семьи и, возможно, весь город. – Мне становится так легко, когда эти слова наконец-то обретают форму. Я так долго убегала от этой правды. – Я пытаюсь разобраться. Но не уверена, что смогу справиться в одиночку. Я не прошу вас любить меня. Я прошу хоть ненадолго перестать меня ненавидеть и позволить все решить. – По залу проносится шепот. – Пожалуй, это все. Спасибо за внимание.
Когда я спускаюсь со сцены, какая-то девчонка кричит: «Докажи, что видишь призраков!» Только не это. Снова. Весь зал ждет ответа.
– Нет.
Но в то же мгновение, когда слово срывается с губ, Элайджа легко подхватывает меня за талию и поднимает в воздух. Публика взрывается возгласами. Никто не пытается взять ситуацию под контроль. Когда Элайджа опускает меня на пол, я встречаюсь взглядом с Сюзанной. Она спокойно кивает, а с другой стороны от нее, рядом с болезненно-бледной Мэри, ругаются Элис и Лиззи.
Я не собираюсь вновь садиться. Кидаю взгляд в сторону Джексона, но его место пустует. Я выхожу через тяжелые двойные двери из зала и покидаю школу.
Глава 39
Ворона и петля
Весь стол, за которым сидим мы с Элайджей, завален книгами и старыми дубликатами записей времен судов над ведьмами. В маленьком читальном зале, как и в прошлый раз, очень душно, но здесь хотя бы нет чужих глаз.
– Здесь говорится, что у Коттона были предубеждения против Берроуза из-за его неортодоксальных взглядов. – Я указываю на книгу, которую читаю. – Насколько могу судить, повешение Берроуза – единственное, спровоцированное лично Коттоном. Хотя я еще не дошла до записей суда.
Элайджа кивает:
– Я помню Берроуза. У него была одна неприятная история с семьей моей невесты. Он задолжал им деньги. И хотя в конечном счете Берроуз вернул всю сумму, моя невеста была хорошо осведомлена, знала о нем все слухи. Вывернув эти слухи, она превратила их в обвинения в колдовстве. Берроуза назвали предводителем всех ведьм только потому, что он был священником.
Должно быть, Элайдже не по себе читать обо всех этих людях, которых обвинила его невеста.
– Не уверена, что это связано. Все так запутано. Но должна же быть какая-то общая нить, которую мы упускаем.
– Несомненно.
Я играю с колпачком ручки.
– Просто мысли вслух. Но что мы узнали из моих видений? В первом сне были ворона и петля. Во втором – проповедь Коттона о колдовстве и очередная петля. А еще были видения о том, как раздавило Джона, и о повешенной девушке. В тот раз, когда я сама попыталась вызвать Коттона, в видении была сцена повешения Берроуза. Который после превратился в Сюзанну.
Мы с Элайджей замолчали, в сотый раз размышляя, какая связь между всеми этими событиями.
– Загадки, метафоры, скрытые значения, – вздыхаю я. – Ты нашел что-нибудь о вороньей женщине, которая, если верить миссис Мэривезер, часто снилась бабушке?
– В период судов – ничего. Но в то время люди были более подозрительными и не предавали бумаге мысли и знамения, которые могли привлечь проклятие или черную магию. Но я не просматривал записи достаточно тщательно. Поищу в более ранних дневниках, из тысяча восьмисотых. Возможно, птица должна быть другая. Или я не могу найти правильную метафору к птице.
Метафора к птице… полет, летать, перья. Перья, вырезанные на подоконнике. Дом в лесу. История женщины с мертвыми птицами.
– Я действительно кое-что упускала, – говорю я, откладывая ручку. – Честно говоря, думаю, я неосознанно заблокировала эти воспоминания. Тогда я еще не верила, что бо́льшая часть всех творящихся странностей вообще возможна. Помнишь, когда я целый день провела с Джексоном, а ты ждал нас на пороге? Ты видел, куда мы тогда ходили? – Имя Джексона, сказанное вслух, больно колет грудь.
– Нет. Я занимался своим исследованием.
Именно когда это оказалось бы полезно, Элайджа за мной не следил.
– Мы были в лесу. Искали дом, который – не вру – оказался самым жутким местом в моей жизни. Там есть комната, стены которой сплошь покрыты бредовыми письменами какого-то психа. А на подоконнике вырезаны перья. Джексон в тот день рассказал мне историю о старухе, которая жила в этом доме и ела птиц. История казалась такой безумной, что я совершенно не обратила на нее внимания.
Элайджа сидит неестественно прямо.
– А еще среди надписей на стенах были наши с отцом имена. Без фамилий, конечно, но все же. Даже не задумывалась, что эти перья могут иметь отношение к вороньей женщине. – Я невероятно разочарована собой за такой промах.
Дух щелкает зажатым в пальцах механическим карандашом и кладет его на стол. Как можно быть такой идиоткой? Стоило еще тогда рассказать ему об именах.
– Где этот дом, Саманта?
– Могу нарисовать карту.
– Быстрее.
Я схематично зарисовываю улицы и часть леса, которую удается вспомнить.
– Джексон смог увидеть старую тропинку, которая ведет к дому, но я не знаю, куда именно она сворачивала. А еще уверена, в этом месте есть духи.
– Ты кого-нибудь видела? – спрашивает Элайджа. Он почти в бешенстве.
– Нет, но слышала женский плач.
Он исчезает. Я до сих пор считаю историю Джексона полной чушью, но в ней может быть зерно правды. Например, птицы. Птицы, перья, вороны. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Мысли о Джексоне ранят больнее, чем хотелось бы. Поверить не могу, что он разговаривал обо мне с Наследницами. Готова поспорить, они хорошо посмеялись над историей, как он прикидывался, будто я ему нравлюсь.
Листаю страницы книги, даже не читая их. На глазах выступают слезы, но я заталкиваю чувства подальше, пряча их под другими бушующими эмоциями, теми, с которыми сейчас еще могу справиться. Джексон не первый друг, предавший меня, и, наверное, не последний. Именно поэтому я не сближаюсь с людьми.
Тускло освещенная комнатка, такая по-старинному романтичная, когда в ней находится Элайджа, внезапно кажется изолированной от всего мира и слишком душной. Я открываю деревянную дверь, чтобы впустить немного воздуха. В проходе между книгами стоит мальчишка из нашей школы. Он с любопытством меня рассматривает. Возвращаюсь к круглому столу и собираю вещи.
– Мэзер? – спрашивает он.
– А? – Сердце начинает биться чуть быстрей.
– Я видел сегодня твое выступление. – Пацан опирается о дверь. Он невысок, но весьма коренаст и занимает бо́льшую часть прохода.
– Ясно.
Я оцениваю взглядом расстояние между ним и косяком, пытаясь определить, получится ли протиснуться мимо, если он окажется полным придурком.
– Я знаю о твоей семье все.
– Отлично. – Он прикалывается надо мной или просто пытается поговорить?
