Старый император обнаруживал изумительную деятельность: писал по 150 писем в день, а между тем руки старого императора не чувствовалось. Никто не был уверен, чтобы этой руки было достаточно, и не был уверен в этом сам Наполеон. Сначала он рассчитывал, что быстротою успеха своего он смутит государей уже разъединенных, и они согласятся оставить его спокойно царствовать во Франции; он надеялся, что Австрия, больше всех напуганная поднятием значения России, поспешит уравновесить это значение поддержкой императорской Франции. На дороге к Парижу, созывая чрезвычайное собрание Майского поля, Наполеон целью этого собрания кроме изменения конституции поставил еще присутствие при коронации императрицы Марии-Луизы и короля Римского, и некоторые были обмануты этим торжественным объявлением — думали, что действительно Австрия на стороне Наполеона и что император Франц поспешит прислать дочь и внука во Францию. Но долго обманываться и обманывать было нельзя.
Известие о возвращении Наполеона во Францию действительно поразило сильно венских гостей и хозяев. Прежде всего излили свою горечь в упреках императору Александру, зачем он настоял на отсылке Наполеона на остров Эльбу, в такое близкое соседство с Италией и Францией; но потом, по инстинкту самосохранения, должны были подчиниться влиянию русского императора, превосходившего всех других государей личными средствами. Наполеон опять оказывал ему услугу: Польско-Саксонский вопрос расстроил союз между четырьмя сильнейшими государствами Европы, ослабил значение императора Александра, бывшего главою этого союза, дал возможность и французскому правительству высказать свои враждебные отношения к России, условленные личными отношениями Людовика XVIII к русскому императору. Но теперь опасность, снова начавшая грозить всем от Наполеона, восстановляла союз, восстановляла значение императора Александра, его первенство между союзными государями. Вместе с тем изменялись и отношения Франции к России. Император Александр, имевший столько причин к неудовольствию на Талейрана и не скрывавший этого неудовольствия, теперь переменил свое обращение с министром Людовика XVIII, выразив всю готовность помочь королю в борьбе с похитителем. Талейран писал королю, что если иностранная помощь необходима, то надобно, чтобы при подании этой помощи Россия играла главную роль, потому что она одна не может думать об увеличении своих владений на счет Франции.
13-го марта представители восьми государств подписали декларацию, составленную Талейраном. В декларации говорилось, что Наполеон Бонапарт, уничтоживши конвенцию, по которой он был утвержден владетелем острова Эльбы, и вторгнувшись во Францию с целью произвести смуту и переворот, тем самым потерял право на покровительство законов и показал пред лицом вселенной, что с ним нельзя иметь ни мира, ни перемирия. Вследствие чего государства объявляют, что Наполеон Бонапарт поставил себя вне всяких отношений, гражданских и общественных, и как враг и нарушитель общего спокойствия предал себя общественному мщению. Государства употребят все средства и соединят все усилия для обеспечения Европы от всякой попытки, которая будет грозить народам возобновлением революционных беспорядков и бедствий. Все государи Европы уверены, что Франция станет крепко при своем законном короле и уничтожит безумную и бессильную попытку; но если, против чаяния, из этого события произойдет какая-нибудь серьезная опасность, то они готовы подать французскому королю и народу и всякому другому правительству, подвергнувшемуся нападению, необходимую помощь, как только она будет потребована.
Мы не будем рассуждать о том, имели ли союзные государи право объявлять Наполеона вне отношений гражданских и общественных за то, что он в качестве независимого государя напал на другого государя; мы заметим только, что эта декларация составляет один из самых важных актов европейской истории, показывая, до каких результатов могло дойти общее союзное действие государей и до каких результатов можно было дойти впоследствии, если б союзное действие, по обстоятельствам, продолжилось.
В декларации 13 марта государи еще говорили об уверенности своей, что безумная попытка Наполеона не удастся. Скоро они должны были разувериться; но, чем быстрее были успехи Наполеона, тем сильнее становилась ревность императора Александра поддержать союз и заставить его действовать так, как говорилось в декларации. 25 марта подписан был договор между Россией, Пруссией, Австрией и Англией, в котором союзники обязывались соединить все свои силы для поддержания Парижского договора 30 мая 1814 года и решений Венского конгресса. Россия, Австрия и Пруссия обязались выставить немедленно по 150.000 войска, Англия — платить 5 милл. фунт. субсидий. Знаменитейший из генералов союза герцог Веллингтон отправился в Нидерланды для организования средств к защите против наступательного движения Наполеона. Надеялись еще, что Людовик XVIII и члены его фамилии удержатся в каком-нибудь углу Франции; но и эта надежда скоро исчезла. Король не мог остаться в Лилле при виде враждебного расположения к себе гарнизона и удалился в Нидерланды, где остался жить в Генте. Перед отъездом из Лилля он сказал герцогу Орлеанскому: «Вы можете делать все, что вам угодно». Герцог объявил, что отправляется в Англию, куда уже отослал свое семейство. «Это всего лучше», — отвечал король.
Людовик-Филипп написал маршалу Мортье прощальное письмо, в котором находились следующие выражения:
«Отдаю вам вполне команду, которую имел счастие разделять с вами… Будучи добрым французом, я не могу жертвовать интересами Франции, потому что новые несчастия принуждают меня ее покинуть; уезжаю, чтоб погребсти себя в уединение и забвение». Король и принцы были очень недовольны этими выражениями. Рассказывали, что при прощании с маршалом Мортье герцог показал ему маленькую трехцветную кокарду и сказал: «Она меня никогда не покидала; не правда ли, что тяжело быть принужденным покинуть Францию, не будучи в состоянии опять надеть эту кокарду?»
Роялистские движения в разных углах Франции были остановлены; вся Франция признала восстановленную империю; но это нисколько не подействовало на перемену отношений Европы к Наполеону. Напрасно старался он войти в сношения с разными дворами, уверяя в своем миролюбии; напрасно переслал императору Александру договор, заключенный между Австрией, Англией и Францией против России и Пруссии: все письма его были складываемы на столе конгресса и читаемы в общем присутствии; агентов его останавливали. В Германии обнаружилось страшное ожесточение против Франции, органом которого явился преимущественно журнал «Рейнский Меркурий»: здесь говорилось, что с французами нельзя обходиться как с обыкновенными врагами, но как с бешеными собаками — бить! Надобно вести войну с Наполеоном, но еще больше с французским народом, который 25 лет мучит Европу; нужно его разбить на несколько отдельных народностей: бургундов, шампанцев, овернцев, бретонов, дав каждой особого короля; Эльзас, Лотарингию и Фландрию присоединить к Германии, которую усилить единством, давши императора.
Но союзные государи и теперь, как в 1814 году, спешили отделить дело Наполеона от дела Франции, объявить, что они ведут войну только с Наполеоном. В то же время союзники отстраняли и вопрос о возвращении Бурбонов. В английском парламенте послышались сильные возражения против войны за Бурбонов, против вмешательства во внутренние дела Франции. Вследствие этого министерство, хотя и желавшее больше всего восстановления Бурбонов, сочло нужным объявить союзникам, что его британское величество не считает себя обязанным вести войну с целью навязать Франции какое-нибудь правительство. Когда пошла речь о манифесте союзников, в котором бы говорилось, что Европа принимается за оружие для сокрушения могущества Наполеона, то представитель Англии в Вене лорд Кланкарти объявил, что манифест не скажет всего, что должен сказать; нельзя довольствоваться низвержением Бонапарта; не должно отворять двери якобинцам, которые хуже Бонапарта. Император Александр заметил на это, что якобинцы опасны только как союзники Наполеона, и потому их надобно отвлечь от него; в случае его падения они ему не наследники. Надобно отложить всякую декларацию до того времени, когда союзные войска приблизятся к Франции. Но надобно согласиться, что делать, когда Бонапарт будет низвергнут; надобно сообразить последствия, принять меры для успокоения Европы, которая не может быть покойна, если во Франции будут происходить волнения; а волнения не прекратятся, пока не установится в ней правительство, удовлетворяющее всем. Лорд Кланкарти сказал на это, что Франция была счастлива под скипетром короля, имевшего за себя голос нации. Император заметил, что Людовик XVIII имел за себя страдательную часть народа, которая умеет только вздыхать о бедствиях революции, а не умеет ей препятствовать; но другая часть народа, которая действует, выдается на первый план, владеет страною, — эта часть подчинится ли правительству, которому изменила, будет ли ему верна? Можно ли навязать его ей насильно войной истребительной и, может быть, бесконечной?
