Когда через полчаса перед веселой компанией возник Василий, воцарилось молчание. Посетивший универсаль мореплаватель был неузнаваем. Он сменил ватник на батник, фуфайку на блайзер, палицу на бластер, лапти на голопедки, — и стоял на белоснежном бруствере совершенный, абсолютный и великолепный.
— Вас ист дас? — спросила Белозубая Конфетка.
— Ист дас Вася, — отвечал Джойс, роняя с вилки кусок мореной ставрюги в прикиде из морской капусты.
— Ху из кто? — поинтересовалась Фатальная Мосталыжка.
— Кто из ху, — сказал Василий с достоинством, — а я — искатель приключений.
Ягодка-С-Перцем подозвала к прозрачному столику гарсонку и заказала для Василия местные деликатесы: страусиную икру и паюсные яйца. «Ковбой-баба», — подумал Василий, переводя осмысленный взгляд с кормы Ягодки-С-Перцем на ее точеный задиристый бушприт.
И налил даме «Солнцедара».
III. Открытие хронотропа и топотипа
Старый негр Дизи слонялся по местному великолепию, ища себе подобных. Когда он уже отчаялся и присел на тротуар в одном из сверкающих внутренних двориков, рядом с ним распахнулась маленькая потайная дверь в стене, из которой вылез абсолютно черный мусорщик в прозрачном комбинезоне с контейнером помоев в руках. Мусорщик насвистывал «Эй, вы, там, наверху!» Не прошло и пяти минут, Дизи уже заходил с новым приятелем в просторное полуподвальное помещение котельной. На двери котельной висела оранжевая табличка: «Идут ремонтные работы. Посторонним не входить!»
Пульт управления котельной был превращен в обеденно-письменный стол двумя молодыми людьми в таких же прозрачных комбинезонах, как и у нового знакомого Дизи. Один из молодых людей, обедающий за пультом, обернулся к поющему мусорщику и сказал:
— Это ты, Щелентано? А не мог бы ты сегодня петь еще лентее и малость потише?
— Что? — спросил мусорщик.
— Пой ленто, ленто и еще лентее, лентее Мёбиуса, — сказал второй молодой человек с волосами до плеч и в пенсне, отрываясь от груды книг и бумаг, скорчившись над которыми он что-то бойко строчил.
— Кто вы будете, малыши? — спросил Дизи.
Малыши пояснили, что один из них — философ, а другой — филолог и что в настоящий момент все философы и филологи обретаются вот как раз в котельных, кочегарках, конторах по обслуживанию лифтов и тому подобное. Мусорщик заворчал: дескать, потому-то отопление не функционирует, вода не идет, только в лифте между этажами и сиди, а к тому же ни литературы, ни философии не видать, и вместо той мура, а вместо этой что — и не вымолвить.
Дизи любил самбу, румбу, карнавал и арии из опер, но больше всего любил он философию. Разувшись, он присел на пульт и спросил:
— А как вы, детишки, понимаете троичную валентность бинарного оператора в свете смычных морфем или хотя бы фрикативных?
— Нет ничего проще, — сказал длинноволосый в пенсне, — это крокодил, спускающийся с дерева вниз головой и поднимающийся после этого вверх.
— Развей свою концепцию, — сказал зачарованный Дизи.
— Поскольку он сначала лезет туда, а потом спускается сюда, он, стало быть, выполняет две операции и является оператором бинарным; а в связи с тем, что он жрет пищу рода троякого, а именно: людей, птиц и рыб, — то и проявляет троичную валентность.
Дизи прослезился.
— Я тебя сразу полюбил, парень, — сказал он. — С первого взгляда. Иди к нам на «Авось».
Второй юноша оторвался от горлышка тоника и изрек:
— Аллигатор ваш скорее уж четвертичную валентность проявляет, ибо кроме рыб, птиц и людей жрет и животных.
Дизи рыдал.
— Парни, — говорил он, — цены вам нет.
— Мы что, — сказал филолог.
— Мы так, — сказал философ. — А ты вот его спроси, что он открыл.
Оба смотрели на мусорщика.
— Что ты открыл? — спросил Дизи.
— Ничего особенного, — скромно сказал мусорщик. — Я открыл хронотроп и топотип.
— Иди ты, — сказал Дизи. — А что это такое?
— Хронотроп, — сказал мусорщик, — это синекдохаметанимичнофоричный пространственно-временной или временно-пространственный образ понятийного характера. Вот, например, «авось», «небось» и «тотчас» — типичные хронотропы, причем «авось» относится к будущему времени, «небось» — к прошедшему, а «тотчас» — к настоящему. А топотип — матрица из сферы второй сигнальной системы, устанавливающая связь между спецификой типологии и топографией планеты. Частные случаи топотипов — национальные признаки, видоизменяющиеся в связи с широтно-долготной сеткой.
— Да-а... — сказал Дизи.
IV. Верзьера конхоидального типа
Расставание с цивилизованным миром повергло мореплавателей в глубокую печаль. С печатью задумчивости, запечатленной на мужественных профилях, взирали они на удаляющийся пирс, с которого махали шляпками, вуалетками, голопедками и разнообразнейшими деталями туалета три блистательные команды портовых невест. В первом ряду сверкали красотою Ягодка-С-Перцем, Белозубая Конфетка и Фатальная Мосталыжка. Сбоку скромно стояли кочегары, мусорщик и неизвестный красавчик в беленькой юбочке. В воду летели олеандры, рододендроны, венки из лаврового листа и брюссельской капусты и веники из орхидей.
— Малый вперед! — скомандовал капитан. — А потом полный назад!
В результате маневра «Авось» дважды совершила поворот оверкиль, после чего успешно легла на курс и вслед за бригантиной и баркентиной скрылась в бирюзовой дали.
Проплыв без особых приключений суток двое, путешественники увидели островерхие лиловые горы архипелага Науки.
На склонах первого из сложной и малопонятной самим местным жителям системы островов произрастали продукты неуклонных трудов рачительных агроботаников и скрупулезных растениеводов здешних широт: бешеные лимоны, махровые огурцы, ампельные пальмы, картофельная лоза, развесистая клюква, ветвистый арбуз и двуствольная морошка. То там, то сям извергались экспериментальные вулканы, возводимые поколениями ученых по типу природных, однако несколько отличающиеся от последних как по процессу запуска, так и по результатам работы.
На острове св. Терезы добывали тонны фолиевой кислоты и перевозили ее винтолетами на остров Бертольда, где подвергали ее разложению на составные части, каковые с величайшими предосторожностями морем доставляли обратно. О-в св. Терезы и о-в Бертольда именовались иначе Сциллой и Харибдой архипелага, в просторечии — Сицилией и Карбидой.
На острове Приветливом в результате титанической работы прихотливый природный рельеф был изведен на нет; вместо горного массива с каньонами и водопадами путешественников встретил плоский песчаный блин (растительность с большим трудом удалось, наконец, вывести совершенно); на Приветливом предполагалось изучать миражи в пустыне и их влияние на психологию очевидцев. На краю песчаного блина стоял одинокий защитного цвета шатер Академии Всеобщих Наук.
