Нет, ну каков стервец! Не успели предать земле тело несчастной Олимпиады Павловны, а у него уже новый сердечный интерес. Да вот только сердечный ли?..
– Вы хотите, чтобы я присмотрел за этой… особой? – осторожно поинтересовался Андрей Васильевич.
– Вы очень проницательный человек. – Барон кивнул. – Но я не о том хотел вас просить. От вас, дорогой мой друг, мне потребуется помощь несколько иного рода. Я хочу, чтобы вы присматривали не за потенциальной жертвой, а за вероятным убийцей.
– За убийцей?! – В какие еще игры собирается играть этот негодяй?!
– Я взял на себя смелость и провел кое-какое расследование. Думаю, я знаю, кто совершил все эти страшные злодеяния.
Конечно, он знает, как же не знать о том, что сам же и сотворил?! Но к чему тогда вся эта игра?
– Я согласен, назовите имя! – Андрей Васильевич внутренне содрогнулся от своей решимости.
– Косоруков.
– Косоруков?! – Вот уж поистине ложный след. Признаться, было время, когда Андрей Васильевич и сам подозревал начальника полиции во всех смертных грехах, но, будучи человеком взвешенным и рассудительным, признал ошибочность своих суждений. Зачем же Косорукову устраивать такое-то представление?! И дело здесь даже не в том, что начальник полиции трусоват и лишен фантазии, дело в его непробиваемой глупости. А злоумышленник хоть и воплощение вселенского зла, но ума и хитрости невероятной. Да и что гадать, когда доказательства страшного злодеяния заключены в хрустальные сосуды и хранятся в самых недрах земли. Это ли не шутка, достойная сатаны?!
– Я не прошу вас о многом. – Барон по-своему расценил молчание Андрея Васильевича. – Не прошу рисковать своей жизнью и бросаться на защиту невинной жертвы. Мне нужно лишь, чтобы этой ночью вы присмотрели за господином Косоруковым, дали знать, если он что-нибудь предпримет. Ну, вот хоть через своего слугу. Он у вас парень смышленый. Я бы и сам, вы уж поверьте, но у меня тоже будет одно немаловажное дельце…
Немаловажное дельце… Сердце кольнуло от недоброго предчувствия. Как это удобно, как хитро: отослать излишне проницательного напарника присматривать за невинным человеком, а самому вершить злодеяния совершенно безнаказанно…
– Но отчего же именно на господина Косорукова пали ваши подозрения? – Осторожно, чтобы не заметил собеседник, Андрей Васильевич смахнул с манжеты пепел. – Помнится, вы сами уверяли меня в его непричастности…
– Я ошибался, – отрезал барон, и в глазах его полыхнуло недоброе пламя. – Мне стали известны некоторые обстоятельства… – Он надолго замолчал, а потом спросил: – Так могу я на вас рассчитывать?
– Можете, – Андрей Васильевич сдержанно кивнул, – но у меня есть еще один вопрос.
– Если это в моих силах, я готов на него ответить. Что именно вас интересует?
– Не поймите меня превратно, но я хотел бы знать имя особы, которой, по вашему мнению, угрожает опасность.
– Имя этой дамы мадемуазель Морель. – Барон улыбнулся так грустно и так искренне, что на мгновение, всего лишь на мгновение, Андрей Васильевич усомнился в правоте своих домыслов.
– Но, помнится, вы говорили, что…
– Так и есть. – Максимилиан фон Вид не позволил ему закончить. – У мадемуазель Морель есть все основания отвергать мои ухаживания и сомневаться в искренности моих намерений.
Не только у нее, чуть было не сказал Андрей Васильевич, но вовремя прикусил язык.
– Дорогой друг, могу ли я надеяться, что все ранее сказанное не выйдет за пределы этой комнаты? – Барон обвел рассеянным взглядом кабинет.
– Можете на меня положиться.
– Мы с мадемуазель Морель были помолвлены, была даже выбрана дата свадьбы, но я совершил проступок, который Анна до сих пор не может мне простить.
Проступок… Уж не те ли страшные сосуды с пеплом называет он невинным словом «проступок»?! Или тут другое? Так и есть! Несчастная Олимпиада Павловна – вот кто, вероятнее всего, стала причиной размолвки. Каков мерзавец! Закрутил интрижки одновременно с двумя девицами, а как пришло время выбирать, от одной избавился… Или не с двумя? Все жертвы были молоды и хороши собой, а чего стоит человеку с таким дьявольским обаянием, как у Максимилиана фон Вида, очаровать и сбить с пути истинного неокрепшую душу?..
– Андрей Васильевич, вы меня слышите? – пробился сквозь нелегкие думы вкрадчивый голос барона. – Сдается мне, что вы о чем-то своем все время думаете.
– Думаю, правда ваша. Вот вы заговорили о мадемуазель Морель, а я тут же вспомнил о Мари. О том, сколь непростительно мало внимания я ей уделяю в последнее время. А ведь супруге моей нездоровится…
– Вы таким деликатным образом пытаетесь дать понять, что не можете мне помочь? – Барон вопросительно приподнял брови. – Если так, то я вас не виню. Понимаю, что нынче каждый должен думать в первую очередь о своих близких. Я только лишь смею напомнить о данном вами обещании.
– Нет, – Андрей Васильевич покачал головой, – я помогу вам. Ради того, чтобы горожане наконец смогли вздохнуть свободно, я на многое готов. – Получилось пафосно, но весьма убедительно. Да и отчего же словам Андрея Васильевича не звучать убедительно, если он и в самом деле готов на самые решительные действия?!
– Просто присмотрите за господином Косоруковым этой ночью. Я смею надеяться, что к утру все решится.
– Что решится? – Андрей Васильевич внутренне похолодел.
– Не будет больше никаких костров, – сказал барон, и на дне его глаз снова полыхнуло дьявольское пламя.
Умалишенный…
– Я обещаю. – Андрей Васильевич с достоинством кивнул. – Обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы остановить злодея.
Он остановит, обязательно остановит. Вот только нужно подумать, как лучше действовать…
* * *
Громов не кривил душой, когда говорил Ане, что барон фон Вид был монстром. А как иначе назвать человека, на совести которого шесть загубленных жизней?! Может, и больше, но Хельга рассказала лишь о шести эпизодах. Сумасшедший маньяк, который убивал, следуя какому-то дьявольскому ритуалу. Убивал больше века назад и продолжает убивать сейчас.
Анюта слушала молча. Выражение лица у нее при этом было таким сосредоточенным, что Громову казалось, что она ничего не слышит, думает о чем-то своем. А это плохо, она должна быть очень внимательна, потому что от этого, возможно, зависит и ее собственная жизнь. Нет, он, конечно, не позволит ни черту, ни дьяволу даже пальцем ее коснуться, но она такая доверчивая. Аня даже ему верит, а он едва ли не последний человек на земле, которому она должна доверять…
– Анюта, он не пощадил даже женщину, которую любил. – Громов сжал ее запястье, не больно, но сильно, так, чтобы она не смогла отнять руку. – Он сжег ее заживо, понимаешь?
