– Как ее звали?
– Я знаю лишь сценический псевдоним. Морель, ее звали мадемуазель Морель.
– Нет. – Анюта протестующе тряхнула головой. – Не так! Ее звали Анной, как и меня. Это вместе с ней я каждую ночь горю на костре…
Ее рука дрогнула, и Громов испугался, что вот сейчас она заплачет, а он совершенно не представляет, как ее утешать, что говорить, что делать. Вот не было в его жизни таких женщин. Все, что были, казались слишком обычными, не манили легкомысленными конопушками, не заглядывали в самую душу синими глазюками…
– Отчего это? – Она чуть отстранилась, но руку не убрала. – Почему я вижу ее глазами, слышу ее ушами? Почему я чувствую ее боль и ужас, как свои, но при этом совершенно четко осознаю, что я – это не она? Почему?
Анна смотрела на Громова требовательно и зло, точно догадывалась, что у него есть ответы на ее вопросы, но он никогда их не озвучит. И ведь права – есть ответы. Хотя далеко не на все вопросы, но вот на этот конкретный он точно смог бы ответить. Другое дело, как бы она отнеслась к такой неприглядной правде. Нет – не стоит себя обманывать! – его гораздо больше волнует, как бы она отнеслась к нему.
– У меня еще есть вино. Будешь?
– Буду. – Лучше пить вино, чем выслушивать вопросы, ответы на которые быстрее любой самой острой бритвы перережут ту тоненькую ниточку, которая связывает его и Аню.
Разлитое по бокалам вино было похоже на кровь. Чтобы избавиться от наваждения, Громов торопливо осушил свой бокал, а на Анютин, еще наполовину полный, старался не смотреть. Даже странно, что нервы стали ни к черту. Никогда раньше он за собой подобного не замечал. Впрочем, раньше и отвечать ему приходилось либо за себя, либо за Хельгу, а уж Хельга точно знала, во что они ввязываются, ведала цену как победе, так и поражению, не то что Анюта. С этой совсем тяжело: чувствуешь себя последним подонком, ищешь и не находишь себе оправдания.
– За что он их убивал? – Девушка подняла свой бокал, посмотрела на просвет, и Громов подумал, что вот она сейчас скажет, что вино похоже на кровь. Не сказала. Сказала другое: – Это же как-то связано с той женщиной, которую он любил? С Анной?
– Любил – убил… – повторил Громов мрачно.
– Почему он ее убил? Я не понимаю. – Анюта затрясла головой.
– Не понимаешь, потому что ты нормальная, а он монстр. Он сжигал тех женщин, а на память о них оставлял себе пепел. Засыпал в бутылочки и хранил как сувениры. Анюта, ты же не хочешь стать пеплом? – Пусть лучше боится, чем ищет оправдания этой твари.
– Я не хочу.
– И не станешь. – Он заново наполнил бокалы.
– А что связывает меня с той Анной? Я знаю свою родословную, я точно не могу быть ее потомком. Да и каким потомком, если ты говорил, что все жертвы барона были непорочны…
– Да, похоже, другие варианты его не интересовали. – Громов кивнул. – Даже сейчас он не отступает от своего правила…
Сказал и вдруг задумался: а что случится, если это правило будет нарушено? Понадобится ли твари потерявшая невинность жертва? Вопрос, конечно, чисто теоретический, но если речь идет о спасении жизни…
То ли все эти крамольные мысли были написаны у него на лице, то ли Анюта подумала о том же, только она вдруг побледнела так сильно, что Громов испугался, что вот сейчас девушка грохнется в обморок, а у него нет совершенно никакого опыта проведения реанимационных мероприятий.
Она не грохнулась в обморок, вместо этого с какой-то отчаянной решимостью допила свое вино, а потом спросила:
– Громов, можно попросить тебя об одолжении?
– Любой каприз за ваши деньги! – Он пытался шутить, но уже понимал, что ей как раз не до шуток.
– Я слишком некрасивая? – вдруг спросила Анюта. Требовательно так спросила, но все равно с отчаянием.
– Ты красивая, – сказал Громов и не покривил душой. Она казалась ему настоящей красавицей еще с первой их встречи. Эти конопушки, волосы до попы, глазюки синие…
– Тогда, возможно, тебе не будет очень противно… – Она не договорила, испуганно закусила губу, а потом, сделав глубокий вдох, продолжила: – Ну, если ты понимаешь, о чем я…
Он понимал. Понимал это с такой неотвратимой ясностью, что волосы на загривке вдруг стали дыбом, то ли от неожиданности, то ли от нетерпения.
– Почту за честь. – А что еще сказать, когда дама делает тебе такое недвусмысленное и такое заманчивое предложение?!
– Спасибо. – Дама вежливо улыбнулась. – Только можно мне сначала в душ?
– Ага. – Он зажал враз вспотевшие ладони между коленями. Позор – ведет себя не как взрослый мужик, у которого таких вот Анют было не пересчитать, а прямо как сопливый подросток. – Ты иди, я пока тут… – он обвел взглядом идеально убранную кухню, – я пока там… постель расстелю, да?
– Да, это было бы замечательно. – Она кивнула и шмыгнула прочь из кухни, а через пару минут из ванной послышался звук льющейся воды.
Громов встал из-за стола, вытер ладони о джинсы, прямо из бутылки допил остатки вина и рассеянно подумал, что сейчас бы не отказался от чего-нибудь покрепче. А потом он понял, что Анюте, наверное, тяжелее в разы, потому что у него таких, как она, считать – не пересчитать, а у нее он первый. Может, ей бы хотелось, чтобы первый раз случился при свечах и на розовых лепестках, и не с ним вовсе, а с каким-нибудь интеллигентным мальчиком из хорошей семьи, но нет ни свечей, ни розовых лепестков, ни интеллигентного мальчика из хорошей семьи, а есть он – Стас Громов, и не друг, и не враг, а так… Да и предложить он ей может не так и много, разве только максимально качественное исполнение возложенной на него миссии.
Он уже разложил тахту, застелил постельное белье и даже почти разобрался с трепыхающимся сердцем, а она все не выходила, сидела в этой своей ванной, точно он тут зверь какой, а она там невинная жертва, точно это не она сама сделала ему непристойное предложение. А если постучать? Ну, деликатно так, мол, дорогая, ложе готово…
Стучать не пришлось, дверь ванной распахнулась в тот самый момент, когда Громов уже стоял в прихожей.
В махровом халате, с чуть влажными, завязанными на макушке волосами, Анюта выглядела очень даже девственно, совсем не на свои двадцать с хвостиком.
– Я готова, – сообщила она решительно и тут же добавила: – А тебе не нужно?
Громов уже и сам не знал, что ему нужно, но молча кивнул и протиснулся в ванную.
– Полотенце там… – послышалось вслед.
– Разберусь как-нибудь, – буркнул он, с грохотом захлопывая за собой дверь.
От воцарившегося в сердце и в организме сумбура водные процедуры не спасли. Громов принял душ, наспех вытерся, обмотался полотенцем, неодобрительно посмотрел на свое небритое отражение. Отражение было не только небритым, но еще и мрачным. Да, он определенно не тот типаж, который нравится Анюте, но какой уж есть…
