Роберт Харт, ночной сторож Северного кладбища, сегодня утром обнаружил в самой старой части владений грузовик и группу из нескольких человек, которых спугнул своим появлением, не дав им совершить задуманное злодеяние.
Это произошло в четыре утра: внимание Харта внезапно привлек звук работающего мотора за сторожкой. Выйдя на разведку, он заметил на главной аллее большой грузовик, однако подойти к нему не успел – шорох гравия под его ногами вспугнул нарушителей, они поспешно спрятали в кузов большой ящик и уехали. Поскольку ни одна могила потревожена не была, сторож сделал вывод, что они приехали не выкапывать, а, наоборот, закапывать.
По всей видимости, преступники давно орудуют на кладбище: Харт обнаружил большую яму на участке Амессы Филд, вдали от дороги, где надгробия за давностью лет почти не сохранились. Яма – по размерам и глубине соответствующая могиле – была пуста, и на этом месте, судя по архивам кладбища, никогда никого не хоронили.
Сержант Райли со второго полицейского участка осмотрел место и пришел к заключению, что яму выкопали коварные и безнравственные контрабандисты, искавшие надежный тайник для хранения нелегально перевезенных спиртных напитков. Судя по оставленным следам, грузовик направился вверх по Рошамбо-авеню, но судить однозначно сержант не берется.
В следующие несколько дней родственники почти не видели Чарлза Уорда. Устроив на чердаке спальню, он совсем перестал выбираться оттуда, распорядился приносить еду к двери и не забирал ее, покуда слуга не уходил. Монотонное чтение непонятных формул и напевы со странным ритмом регулярно повторялись, а иногда наверху звенело стекло, шипели химикаты, текла вода или ревело пламя. Возле двери порой стояли совершенно невообразимые и ни на что не похожие запахи; а когда юный анахорет все же выбирался из дома (однажды Чарлз ненадолго вышел в библиотеку за недостающей книгой, а в другой раз отправил курьера в Бостон за очередным таинственным изданием), лицо и тело его были так напряжены, что окружающие невольно принимались строить догадки и распускать слухи. Словом, все происходящее было крайне подозрительно: ни доктор Уиллет, ни семья не знали, что думать и что предпринять.
6
15 апреля эта история получила неожиданное продолжение. По сути своей ничего не изменилось, но странности в поведении Уорда стали настолько выраженными, что доктор Уиллет не мог не обратить внимания на эту перемену. На 15 апреля в том году пришлась Страстная пятница, каковое обстоятельство слуги сочли зловещим знаком, а остальные, что вполне естественно, – случайным и ничего не значащим совпадением. Днем юный Уорд начал громко повторять одни и те же строки, сжигая при этом некую пахучую смесь – запах был настолько едким и резким, что быстро заполнил весь дом. Само же заклинание было отчетливо слышно за дверью, и миссис Уорд, с тревогой прислушиваясь к происходящему на чердаке, невольно запомнила незнакомые слова и по просьбе доктора Уиллета записала их на бумаге. Позже ученые сообщили Уиллету, что строки эти весьма напоминают мистические писания Элифаса Леви, таинственного ученого, которому удалось краем глаза увидеть пугающую бездну за пределами человеческого разумения.
«Per Adonai Eloim, Adonai Jehova,
Adonai Sabaoth, Metraton On Agla Mathon,
verbum pythonicum, mysterium salamandrae,
conventus sylvorum, antra gnomorum,
daemonia Coeli God, Almonsin, Gibor, Jehosua,
Evam, Zariatnatmik, veni, veni, veni».
Строки эти звучали без остановки на протяжении двух часов, пока над всей округой не поднялся оглушительный собачий вой. О шуме, который они подняли, можно судить хотя бы по тому, что заметки о взбесившихся собаках на следующее утро появились во всех городских газетах, однако для обитателей дома Уорда все затмевал кошмарный запах, которым наполнились комнаты, – омерзительная, всепроникающая, ни на что не похожая вонь. Посреди этого смрада внезапно грянула молния – если бы за окном была ночь, а не день, она могла и ослепить. Вслед за молнией зазвучал жуткий незабываемый глас: поразительно глубокий и низкий, совершенно не похожий на голос Чарлза Уорда, он будто бы раздался с неба и сотряс весь дом. По меньшей мере двое соседей услышали его даже несмотря на вой собак. Миссис Уорд, в отчаянии сидевшая под дверью лаборатории, с ужасом и содроганием узнала дьявольский глас: давным-давно Чарлз рассказывал ей о дурной славе этого голоса в оккультных книгах и о том, как он прогремел над проклятой фермой в Потакете в ночь убийства Джозефа Кервена. Ошибки быть не могло: уж слишком ярко запомнились ей слова, произнесенные Чарлзом в ту пору, когда он еще открыто говорил о своих генеалогических исследованиях. На древнем забытом языке глас вещал: «ДИЕС МИЕС ЙЕХЕТ БОЭНЕ ДОЭСЕФ ДОУВЭМА ЭНИТЕМАУС».
Примерно в это же время дневной свет ненадолго померк, хотя до заката оставалось еще больше часа, а к прежней вони примешался второй запах, столь же чужеродный и невыносимый. Чарлз опять запричитал какие-то слова, и мать разобрала что-то вроде «Йи наш Йог Сотот хи лгеб сродаг», после чего раздалось оглушительное «ЙА!». А потом прозвучало нечто такое, отчего все пережитое на несколько минут стерлось из памяти миссис Уорд: жуткий вой, прогремевший точно взрыв и постепенно сменившийся истерическим дьявольским смехом. Напуганная до полусмерти, но одурманенная желанием спасти свое дитя, миссис Уорд принялась отчаянно барабанить в дверь, однако ее никто не услышал. Она постучала снова и обмерла: из-за двери донесся второй вопль, явно принадлежавший ее сыну, который слился с безудержным хохотом неизвестного существа. В следующий миг миссис Уорд лишилась чувств и до сих пор не может вспомнить почему. Человеческая память иногда в высшей степени милосердна.
Мистер Уорд вернулся из делового района города около шести вечера. Не найдя жены внизу, он обратился к слугам, и те испуганно сообщили ему, что она, должно быть, сидит под дверью Чарлза, потому что оттуда доносятся еще более страшные звуки, чем обычно. Взлетев по лестнице, он увидел, что миссис Уорд распласталась в коридоре под дверью лаборатории. Плеснув холодной воды ей в лицо, мистер Уорд с облегчением наблюдал, как жена приходит в чувство и изумленно открывает глаза. И тут его пробила сильная дрожь, едва не ввергшая его в то же состояние, из которого он только что вывел жену: из тихой лаборатории донеслись звуки приглушенного напряженного разговора – слов разобрать было нельзя, однако голоса внушали чистый ужас.
Да, Чарлз и раньше читал какие-то странные заклинания, но те звуки не имели с этими ничего общего. Было ясно, что за дверью кто-то беседует (или делает вид, что беседует): интонации менялись от вопросительных к утвердительным. Один голос несомненно принадлежал Чарлзу, а вот второй был таким низким и гулким, что юноше вряд ли удалось бы изобразить нечто подобное. В нем слышались какие-то омерзительные, почти богохульные, нездоровые нотки – словом, если бы не крик очнувшейся от обморока жены, который вывел его из оцепенения, Теодор Хаулэнд Уорд вряд ли смог бы и дальше хвастаться друзьям, что никогда не лишался чувств. Он схватил миссис Уорд на руки и быстро понес вниз, покуда она не успела расслышать страшную беседу за дверью, – однако ж не настолько быстро, чтобы самому не различить кое-что, отчего его ноги опасно подкосились на лестнице. Крик миссис Уорд, по всей видимости, услышал не только он: из-за запертой двери вместо приглушенной жуткой беседы донеслись первые отчетливые слова, всего лишь взволнованный окрик Чарлза, который почему-то нагнал на его отца неописуемый ужас: «Ш-ш! Пишите!»
