Временами Анна почти ненавидела его – за внутреннюю пустоту. Эдди же считал Анну фальшивкой до мозга костей и презирал ее за то, что ей во всем хотелось быть главной. И при этом они все равно снова и снова обнаруживали друг в друге проблески подлинного чувства. Но если Анна хотя бы спрашивала себя, что же такое с ними происходит, то Эдди, похоже, такими вопросами даже не задавался. А вдруг она – его злой гений? Однажды в приступе раскаяния она позвонила в квартиру Дэниса, и Эдди разрыдался. Жалость, которая ее захлестнула, отчего-то стала последней соломинкой: она тотчас же спустилась к Томасу в кабинет и пожаловалась, что Эдди ее утомил и она больше не может его выносить.
Томас предвидел такое развитие событий и философски ждал, когда этот день наступит. Расцвет и гибель чужих отношений он наблюдал не впервые. Тогда он еще не испытывал неприязни к Эдди, который так старался ему понравиться, что Томасу нравилась уже сама откровенность этих его стараний. Он не без удовольствия смотрел, как Эдди донимает Сент-Квентина и остальных их друзей. С большим удовольствием он прочел роман Эдди, вызвавший у него куда более горячий отклик, чем у Анны, – Эдди был свободнее и мог сказать о жизни побольше, чем он, Томас, который в этой жизни уже основательно поувяз. И поэтому Томас читал роман, блаженно улыбаясь, чувствуя себя чуть ли не сообщником Эдди. Он дал почитать роман Мерретту, и тот, оценив его неграненый блеск, сделал себе пометку насчет Эдди – на будущее. Оказалось, не зря, потому что Анна сообщила Томасу, что Эдди нужна нормальная, постоянная работа, на которой его таланты будут оценены по достоинству, – и кстати, не найдется ли Эдди место у «Квейна и Мерретта»? Обстоятельства складывались как нельзя удачно, Эдди отправили на собеседование.
Узнав, что «Квейн и Мерретт» готовы дать Эдди три месяца испытательного срока, она позвонила Эдди и пригласила зайти. Теперь-то их отношения должны были стать просто идеальными – теперь она была его покровительницей.
В то утро на Эдди был галстук сдержанной расцветки, казалось, будто он уже принадлежит к другому миру. Держался он любезно и крайне отстраненно. Сказал, что в «Квейне и Мерретте» все были к нему очень добры и что писать забавные рекламки будет, несомненно, забавно.
– Не знаю, как тебя и отблагодарить, – сказал он.
– А зачем? Я просто хотела помочь.
На ее улыбку Эдди ответил не менее добродетельным взглядом.
Она продолжила:
– Я за тебя волновалась, может, потому и казалось, будто я тебя не жалею. Но я была уверена, тебе нужно как-то определиться в жизни. Томас думает, я дурно на тебя влияю, – неосмотрительно прибавила она.
– Это у тебя вряд ли получится, дружок, – беспечно сказал Эдди. Но тут же отбросил эту манеру. – Вы оба были ко мне так добры, – сказал он. – Надеюсь, вам со мной не слишком тяжко пришлось? Когда я волнуюсь, мне словно все-все прямо действует на нервы. Я столько контор обошел в поисках работы, и мне везде наотрез отказывали. Я уж было и впрямь начал думать, что все против меня, – глупо, конечно.
– Так ты, значит, искал работу?
– А что же я, по-твоему, делал все это время? Я тебе ничего не рассказывал – меня это все крайне удручало, а кроме того, я боялся, что ты сочтешь это вульгарным. Все друзья со мной как будто рассорились, и мне не хотелось просить у них помощи. Ну и, разумеется, я задолжал кучу денег – помимо всего прочего, я должен тридцать пять шиллингов поденщице Дэниса.
– Дэнису не следовало бросать тебя на такую дорогую поденщицу, – сердито сказала Анна. – О чем он только думал. Но ведь хоть какие-то деньги у тебя были?
– Были, пока я их не потратил.
– А чем же ты питался?
– А, чем придется. Должен признаться, я был тебе очень благодарен за превосходные обеды и ужины. Надеюсь, я не слишком брюзжал за едой? Знаешь, я когда волнуюсь, меня мучает несварение. Я совсем не такой, как Сент-Квентин и Дэнис и все эти люди твоего круга. Боюсь, дружок, мне недостает выдержки, и я ужасно стыжусь своего безделья.
– Глупенький! Ты же знал, что мы можем тебе помочь.
– Да, я так и думал, – совершенно искренне ответил Эдди. – Но, знаешь, мне прямо до смерти не хотелось вас ни о чем просить, а потом, когда ты так на меня набросилась, все стало еще сложнее. Но, видишь, как все вышло – я просто везунчик!
Анна взяла себя в руки.
– Рада слышать, – сказала она, – что все дело оказалось попросту в деньгах. А то я, знаешь ли, боялась, что это из-за нас с тобой.
– К сожалению, – ответил Эдди, – все было гораздо сложнее.
– Я бы сказала – гораздо проще. Очень важно ведь понимать, хорошо ты поступаешь с людьми или плохо.
– Наверное – когда у тебя есть деньги. И все-таки, Анна, как красиво ты мыслишь. Кажется, мне от знакомства с тобой одна сплошная польза. Но я, дружок, я совсем неинтересный: человек-желудок.
– Что же, я рада, что теперь все наладилось, – ответила Анна с несколько холодной улыбкой.
Она поднялась с дивана и облокотилась на каминную полку, затеребила хрустальную подвеску люстера
[14]. Анна умела держаться совершенно неподвижно и ненавидела людей, которые ерзают и не знают, куда себя деть, поэтому теперь ее суетливые движения казались чуть ли не проявлением страсти, и Эдди, зная об этом, с удивлением на нее уставился.
– И все-таки, – спросила она, – не считая денег – хотя я, конечно, понимаю, что это очень, очень важно, – отчего же ты так невыносимо себя вел?
– Ну, дружочек, с одной стороны, мне хотелось, чтобы ты была счастлива, а с другой – я боялся, что ты заскучаешь, если мы с тобой будем продолжать в том же духе и при этом ровным счетом ничего не произойдет. Понимаешь, мне случалось понаскучить людям. И я жил в таком кошмаре, что от тебя мне хотелось чего-то, для чего не нужно было бы прикладывать все силы, чего-то, что не даст мне свихнуться.
Анна еще сильнее затеребила подвеску.
– Тогда желаю тебе больше не видеть никаких кошмаров.
– Еще бы, дружок, ведь у «Квейна и Мерретта» моя жизнь будет райским сном.
Анна нахмурилась. Эдди отвернулся и стал глядеть в окно, выходившее на парк. Он расправил плечи, сунул руки в карманы, в общем, принял позу человека, стоящего на пороге новой жизни. Аквамариновые портьеры, перевитые бахромчатыми шнурами, сборились у него над головой, спадали на пол рельефными складками, театрально обрамляя его фигуру. Мир виделся ему надежнейшим, веселым местом. То было весной прошлого года: на каштанах у нее под окнами уже вовсю набухали почки, сквозь ветви посверкивало озеро, плавали лебеди, промелькнул одинокий алый парус, весенний свет лежал на всем как глазурь. Эдди вытащил руку из кармана, ущипнул тяжелую муаровую складку портьеры. Неосознанное, но враждебное движение. Анна услышала, как скрипнул муар у него под пальцами.
