В полумраке за дверью Порция разглядела горевший в камине огонь. Миссис Геккомб три раза постучала в стеклянную дверь – был тут и звонок, но он висел, вывалившись из паза, на длинной и перекрученной проволочной пуповине, – и в гостиной показалась маленькая горничная, оправляя огромные манжеты. Она отворила им дверь с довольно надменным видом.
– Ключ-то у меня есть, – сказала миссис Геккомб, – но тебе, Дорис, практика не помешает… Я всегда запираю дверь, когда ухожу, – сообщила она Порции. – Тут побережье все-таки, не деревня… Так, Дорис, это вот юная леди из Лондона. Помнишь, что ее вещи нужно отнести к ней в комнату? А вот молодой человек как раз заносит рогожку. Помнишь, куда я тебе велела ее положить?
Пока миссис Геккомб расплачивалась с таксистом и благодарила его, Порция вежливо оглядывала гостиную, то и дело опуская глаза, чтобы никто не подумал, будто она так и пожирает ими все вокруг. На набережную уже опустились сумерки, но комната еще хранила отражавшийся от воды свет. Запах весны отыскался в корытце с голубыми, едва расцветшими гиацинтами. Одну стену почти целиком занимали двустворчатые окна, которые выходили на веранду, но сейчас были закрыты. Бросив торопливый взгляд на веранду, она увидела плетеные стулья и пустой аквариум. В другом конце комнаты на коричневых изразцах пылали отблески щедрого огня, сильнее всего блестел радиоприемник. Напротив окон – застекленный книжный шкаф, набитый книгами и при этом откровенно закрытый, явно служивший только зеркалом для вида на море. Синяя шенильная портьера, вылинявшая светлыми полосами, закрывала арку, через которую, наверное, можно было выйти на лестницу. Кроме этого Порции удалось мельком увидеть переносной граммофон в алом футляре, поднос с кистями и красками, наполовину разрисованный абажур и гору журналов. Два продавленных кресла и такая же козетка стояли квадратом возле камина, раздвижной столик был уже накрыт для чая. Накрыть-то он был накрыт, но блюда для пирожных стояли пустые – пирожные миссис Геккомб как раз вытряхивала из бумажных пакетов.
За окнами продолжало независимо насвистывать море, и все равно казалось, что оно лишь пристройка к гостиной. Укладывая перчатки на кресло, Порция вдруг поняла, что тут всем хватало места. Потом она узнала, что Дафна называла эту комнату салоном.
– Деточка, ты не хочешь подняться наверх?
– Не сейчас, спасибо.
– И даже в комнату не заглянешь?
– Ничего, я потом.
Отчего-то миссис Геккомб восприняла это с заметным облегчением. Когда Дорис принесла чай, та тихонько сказала:
– Значит так, Дорис, насчет рогожки…
Приготовившись пить чай, миссис Геккомб сняла шляпу, и Порция увидела, что ее волосы, будто листья артишока, растут, кажется, только вверх: правда, они были увязаны в плоский пучок и накрепко пришпилены к голове. Из-за этой прически выражение лица миссис Геккомб почему-то казалось еще более изумленным. Однако человеком она оказалась милейшим. Она так откровенно говорила с Порцией и столько ей всего рассказала, что Порция, привыкшая к методам Виндзор-террас, стала думать, так ли уж это осмотрительно – тогда у них уже к концу первой недели не останется тем для разговоров. Ей еще предстояло узнать, что между женщинами близкое знакомство часто завязывается от обратного: начинается с откровений, а заканчивается светскими разговорами, которые ведутся с прежним уважением. Миссис Геккомб рассказывала истории о детстве Анны в Ричмонде, подбавляя в них беспомощных красивостей. Потом сказала, какое это, мол, несчастье – двое деток, которых у Анны так и не появилось. Порция ела пончики, песочное печенье, фруктовый кекс и глядела не на миссис Геккомб, а на исчезающее море. Она думала о том, какой уютной эта ярко освещенная комната видится с набережной, о том, до чего на улице темно, и даже позавидовала самой себе.
Но тут миссис Геккомб встала и задернула занавески.
– Не ровен час, – заметила она. – Нехорошо все-таки.
(Она имела в виду, что кто-нибудь может заглянуть в окно.)
Потом она налила Порции еще чаю и сказала, что та, наверное, очень скучает по матери. Прибавив, правда, что ей очень повезло, ведь у нее есть Томас и Анна. Долгие-предолгие годы, проведенные в роли мисс Ярдс, приучили ее вести себя тактично, но с оптимизмом, чтобы молодые люди учились правильно смотреть на вещи. Поэтому она частенько могла и переусердствовать с сочувствием. Вместе с независимостью у нее появился и кое-какой авторитет: теперь, если она что сказала, то отныне так тому и быть. Она взглянула на каминную полку, где громко тикали часы красного дерева, и сказала, как славно, что Дафна скоро вернется. С этим Порция, разумеется, не могла поспорить.
– Я тогда поднимусь наверх и причешусь, – ответила она.
Порция расчесывала волосы у себя в комнате, слушая, как потрескивает оберточная бумага в чемодане, наблюдая за тем, как пузырится от сквозняка новый половичок из рогожки, когда хлопнувшая дверь возвестила о приходе Дафны. «Вайкики» оказался резонаторным ящиком: всегда было слышно, кто где находится и чем занят, – и только вой ветра изредка заглушал шум. Она услышала, как Дафна о чем-то громко спрашивает, но тут миссис Геккомб, наверное, предостерегающе вскинула руку, потому что Дафна резко осеклась. Надеюсь, я понравлюсь Дафне, подумала Порция… Электрический свет лился из фарфорового плафона с прямотой, какой не знали на Виндзор-террас. Свет легонько покачивался в сквозняке, которым тянуло с моря, и Порция почувствовала, что началась новая жизнь. Внизу Дафна выкрутила радио на полную громкость и проорала миссис Геккомб: «Слушай, когда Дикки уже починит этот звонок?!»
2
Когда Порция, набравшись храбрости, спустилась вниз, Дафна околачивалась возле стола, вгрызаясь в макарун, а миссис Геккомб разукрашивала абажур и, пытаясь перекричать музыку, вопила, что скоро ужин и Дафна перебьет себе аппетит. За годы вечеров, проведенных в обществе Дафны и музыки, крик миссис Геккомб сделался почти таким же ровным, как и ее обычный голос, кричала она, совершенно не надрываясь. Более того, каждым ее движением руководила какая-то подспудная сдержанность, и пока она разрисовывала абажур, то пристально всматриваясь в детали, то откидываясь на спинку стула, чтобы оглядеть всю работу целиком, казалось, будто она разрисовывает этот абажур, сидя на сцене.
Когда Порция вышла из-за портьеры, Дафна даже не поглядела в ее сторону, но зато с пугающей вежливостью выключила радио. Оглушительный рев смолк так резко, что миссис Геккомб вскинула голову. Дафна сунула последний кусочек макаруна в рот, аккуратно вытерла пальцы крепдешиновым платком и, по-прежнему не говоря ни слова, пожала Порции руку. Похоже, Дафна собиралась молчать до тех пор, пока не придумает какой-нибудь впечатляющей реплики. Дафна была привлекательная, отлично сложенная и довольно высокая девушка; плотно сидевшее на ней вязаное синее платье подчеркивало ее сильные руки и ноги. У нее была челка до бровей и коротко остриженные волосы, которые были уложены ровными волнами и лоснились от бриллиантина. Румяные щеки, на губах – ярко-оранжевая помада. Так и не придумав, чего бы сказать Порции, она бросила матери через плечо:
