«Пойми, — стал убеждать княжича вселенец, — эти солдаты, однажды выйдут в отставку, по крайней мере те кто выживет, чем они займутся? На дорогах грабить станут? Грабители из них выйдут знатные, ведь мы их обучим убивать на совесть. А увечные? Побираться, позоря этим самым тебя?»
«Хм-м…»
«Вот тебе и хм-м… А так, они станут основой административного аппарата управления, то есть ты посадишь этих преданных тебе людей в провинции будущего единого государства под названием Русь, что станет для них высшей наградой. Они станут твоими глазами и ушами, они станут твоими руками, что будет карать и миловать. Это будущие судьи, учителя. Да, учителя это очень важно», — с нажимом добавил Штыков, невольно вспоминая тот бардак, что творился в те года, когда он жил.
Украина, Прибалтика… да и Белоруссия если уж на то пошло. Не смогли три части одного народа удержаться вместе, слишком много крови пролилось меж людьми. Никто из государей не пытался объединить людей кроме как мечом.
«Обучая детей, они станут приводить все население государства к единому знаменателю, вкладывая в обучаемых идеи единства. Образование станет тем, я бы сказал главенствующим фактором, что в конечном итоге сошьет из кучи лоскутов княжеств единое одеяло, сделает это так крепко, как не сможет даже сила оружия и закона. Да, княжество можно завоевать, установить там свои порядки, и люди склонятся перед насилием, но будут помнить о своем подчиненном положении, пронесут эту память сквозь века, они станут восприимчивы к внешнему враждебному воздействию, чтобы однажды в годину опасности, ударить изнутри… Потому все должны ощущать себя единой нацией, говорить на одном языке, думать на одном языке… Для чего учить надо не только избранных, а всех не взирая на сословие и уровень достатка, для чего делать это бесплатно. Да это дорого, но единство и мощь страны никогда не стоит дешево».
«Мн-да…» — только и смог выдавить потрясенный спичем приблудной души Юрий Всеволодович.
«Именно. Ты будущий великий князь, так что должен думать в перспективе на многие столетия, а то и тысячелетия, закладывая такой крепости фундамент, чтобы и твои потомки строили здание государства по составленному тобой плану и даже если захотят что-то в нем изменить, то не смогут, собственно они и не должны хотеть что-то менять. Они должны считать, такой подход единственно верным и всех, кто пожелает что-то изменить, немедленно уничтожать без всякой жалости, ибо Русь превыше всего!»
Но вот что ответить епископу?
«А собственно почему бы не сказать правду? — предложил Штыков. — Дедок вроде вменяемый, желает всяческого укрепления православия на Руси, а этого можно добиться только если Русь станет единой страной».
И Юрий Всеволодович отжег.
Епископ Иоанн слушал княжича с выпученным глазами и открытым ртом.
То, что он слышал, было неожиданно, смело, даже дерзко. О том, что говорил этот княжич, даже мечтать не приходилось, очень уж велика раздробленность, коя только усиливается с каждым поколением. Но то раньше. Сейчас, глядя в эти пылающие глаза оратора, слыша ту уверенность с которой он говорил, епископ подумал, что очень даже может быть, что у его любимца все получится.
Справившись с собой, сказал:
— Я дам тебе монахов-учителей и призову дополнительно из других княжеств, для осуществления того великого дела, что ты измыслил. И еще, я подготовил для себя замену… да, я уже очень стар и чувствую, что мне не недолго осталось, не перечь, сын мой… так вот, я подготовил себе преемника, ты его знаешь, это игумен Симон… Пообещай ему патриаршество всей Руси и у тебя не будет более преданного союзника в Церкви.
Теперь пришло время пучить глаза княжичу.
— Э-э…
— Да, — усмехнулся епископ владимирский. — Не только у тебя есть мечта. Но и у меня. Тайная.
— Но патриаршество, это же…
— Да, все верно. Мы должны отделиться от Константинополя, иначе так и будем влачить жалкое существование, прозябая во тьме и невежестве. Сколь лет мы состоим в православном мире и что? Греки засылают к нам своих священников и через то крутят нами как хотят. Мы словно провинция из которой выкачивают соки… Русских священников в высшем достоинстве совсем немного и больше их становиться не будет, пока сами не станем воспитывать. Для чего нужны семинарии, а строить их нам не дозволяют, дескать учитесь у нас. А там им вкладывают в головы чуждые нашей земле идеи. Так-то же…
— А игумен Симон?..
— Он полностью разделяет мои взгляды. Я воспитал его нужным образом.
— Пообещаю…
Так вот, до обеда кадеты учились читать, писать и считать.
Но это было лишь преддверие ада, его первый круг. Дальше их делили по возрасту и начинали гонять наставники до самого заката. Тут общефизические упражнения на повышение крепости тела: бег, подтягивание, гантели и прочее, тут и работа различным оружием: копье, меч, топор, ну и конечно маневрирование.
«Война — фигня, главное — маневры», — сказал Штыков, на что хозяин тела отреагировал бурным смехом, хорошо хоть было это наедине, а то многие подумали бы о княжиче нехорошо.
Увы, с последней дисциплиной, наставники не столько учили ребят, сколько учились сами. Прошло не так уж много времени, как дружинники из пехотных или точнее ладейных хирдов превратились во всадников, а маневрирование на поле боя уже оказалось практически забыто. Так что данную науку приходилось восстанавливать по крупицам. В этом вопросе Штыков мало чем мог помочь, что называется не знал, да еще забыл… Все что мог припомнить это римскую черепаху.
Многие из кадетов, приползая в казармы без задних ног, прокляли тот миг, когда согласились стать воями, но не сдавались и продолжали тренироваться, отступать им было некуда. Не бродяжничать же. Тем более кому как не им было хорошо известно, что до взрослого состояния доживают лишь единицы. Да и те долго не протягивают. Потому армия являлась их шансом на достойное будущее… если не убьют в бою.
4
Константин скрежетал зубами от злобы, но пытался этого не показывать. А причина его ярости — брат Юрий.
Пока он сидел в Ростове, до него доходили слухи, что Юрий стал набожным и затеял какую-то возню с увечными и даже сиротами. Но в этом не было ничего удивительного, потому не обратил на это внимание, даже порадовался, ведь если брат предпочтет стать монахом, то потеряет всякую жажду мирской власти, а значит ему как наследнику больше достанется.
А не удивился Константин такому поведению брата, потому как сам был свидетелем того изменения в поведении Юрия. Все случилось, почти год назад там в битве под Торжком.
Юрий как немного оправился, стал замкнутым, много молился.
С людьми, что едва не погибли такое случается, а учитывая близость Юрия с епископом Иоанном в этом и вовсе не было ничего удивительного.
Но приехав на свадьбу отца Константин понял, что он чего-то не понял. Не походил Юрий на человека, что отстранился от мирской жизни и ему осталось сделать лишь один шаг, чтобы принять постриг.
