Человек, которого подозвал Ловчий, не зря носил свое имя. Камахаран по-индонезийски значит «гроза».
– Тридцать семь! – опередил его Уинстон с ответом. Голос у него слегка дрожал, но слышно было, что он произносит эту цифру с гордостью.
– И больше сотни птиц. Посмотрим, как ты умеешь взламывать замки изнутри, малыш! – Камахаран так пнул клетку Уинстона, что мальчик отлетел спиной к противоположной стене, а из-под майки у него раздался жалобный визг Берулу. – Неумно было с твоей стороны заявиться на этот остров. Неужто ты не слышал, что львиноптицы пускают сюда только за плату и что у них отличные отношения с браконьерами? А остальные тут… С каких пор ты стал водиться с людьми? Я думал, все твои друзья – вшивые обезьяны да маки-домовые.
Тут он чертыхнулся и отскочил, потому что Хотбродд прижал лицо к прутьям и громогласно назвал их всех выродками Одина.
Татуированный подошел к Камахарану и изумленно уставился на тролля.
– Его, пожалуй, лучше отпустить! – прошептал он в священном трепете. – Похоже, это древесный дух!
– Еще чего не хватало! – Ловчий рассматривал Хотбродда, словно уже пересчитывая банкноты, которые за него получит. – Его даже на телевидение можно предложить. Или какому-нибудь ненормальному миллионеру из тех, что готовы отвалить целое состояние за любую гадость.
Он неосторожно подошел вплотную к клетке, и Хотбродд плюнул ему в выдубленное солнцем лицо. Слюна тролля – вещь крайне неаппетитная. На Ловчего ее вылилось столько, что казалось, его выкупали в бочке с протухшим селедочным рассолом. Камахаран поднял винтовку, и Барнабас поспешно заслонил собой Хотбродда. Но Ловчий ухватился за ствол и вырвал оружие из рук Камахарана.
– Это еще что?! – возмутился он, утирая рукавом липкую слюну. – Думаешь, его чучело можно будет продать за ту же цену?
– Настанет время, – заорал Хотбродд, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Барнабаса, – когда вам придется выпустить нас из этой корзины, и тогда я со всех вас спущу шкуру и сошью из нее отличный большой парус! Твоя кожа, – он показал на Татуированного, – будет смотреться особенно хорошо.
Камахаран любил похваляться, что душит крокодилов голыми руками, но даже он отступил на шаг, слушая свирепую речь Хотбродда.
– А с этим что будем делать? – спросил один из перекупщиков, указав на Барнабаса. – В рудники у нас его точно не купят… Выглядит как профессор какой-то, ненароком забредший в джунгли.
Остальные загоготали, держась, однако, на почтительном расстоянии от Хотбродда.
– Какой-то профессор?! – воскликнул Уинстон. Бен предостерегающе глянул на него, но, к сожалению, кипевший от возмущения Уинстон этого не заметил. – Лучше отпустите его, если вам жизнь дорога! Это Барнабас Визенгрунд! Они с сыном дружат с морскими змеями и драконами, с гигантскими спрутами и кентаврами!
Барнабас со вздохом закрыл глаза. Уинстон понял свою ошибку, увидев, как торжествующе смотрит Ловчий на остальную шайку – как будто ненароком изловил последнего белого тигра.
– Морские змеи, драконы, гигантские спруты и кентавры, – повторил он. – До меня доходили слухи, что они еще остались. И о заговоре ненормальных зоозащитников, скрывающих от мира их существование. Имя Визенгрунд в этой связи звучало очень часто. Запоминающееся имя. Я начинаю понимать, откуда взялся зеленый великан…
– Драконы? – с сомнением пробурчал Камахаран. – Гигантские осьминоги? По-моему, это все сказки, которые рассказывают неграмотные крестьяне да старухи.
– Ну и отлично! Значит, мне не придется делить выручку за сказочных животных с вами, болванами. – Ловчий прихлопнул бабочку, опустившуюся на его жирный затылок. – Ну как, профессор? – Он неприятно улыбнулся Барнабасу. – Познакомишь нас со своими сказочными друзьями, если за это я избавлю тебя от рудников?
– Мне очень жаль, но это невозможно, – спокойно ответил Барнабас. – Мой друг Уинстон, к сожалению, ошибается, полагая, что я знаком с такими удивительными существами. Я согласен с вашим коллегой-браконьером. Все эти создания существуют только в сказках, хотя мне очень хотелось бы, чтобы это было иначе.
Ловчий собирался что-то ответить, но его прервал браконьер, осматривавший остальные клетки:
– Они поймали дженглота! – И к ужасу Бена, он высоко поднял клетку с Мухоножкой.
Браконьеры отскочили назад еще поспешнее, чем перед яростью Хотбродда. Только Ловчий внимательно осмотрел гомункулуса и презрительно покачал потной головой.
– Если это дженглот, то я орангутан! – заявил он. – Что это за козявка, профессор? Признавайся! Какой-нибудь гном или домовой? – И добавил тихо, обращаясь к Камахарану: – Нам просто повезло! За такую кроху можно выручить больше, чем за тридцать обезьян. Но нашим партнерам, – он покосился на черных макак, – это знать не обязательно.
– Гном?! – воскликнул Мухоножка. – Домовой? Я попросил бы!.. Я… – Он осекся, увидев, как торжествующе смотрит Ловчий на Барнабаса.
– Да, кто «я»? А, профессор? Еще один из тех, кто бывает только в сказках? Хватит врать. Камахаран – мастер выбивать правду, но, может быть, его искусство нам и не понадобится. – Он хищно улыбнулся Барнабасу. – Насколько я понимаю, там у нас, – он показал на Бена, – Визенгрунд-младший. Неужто любящий отец пошлет своего сына рабом на рудники ради каких-то зверюшек?
Барнабас побледнел. Первый раз в жизни Бен увидел нечто похожее на испуг на всегда бесстрашном лице своего названого отца. Это было невыносимее собственного страха.
– Я не простил бы ему, если бы он не взял меня с собой! – крикнул Бен в лицо браконьеру. – Он лучший отец на свете. И вы ничего от нас не узнаете! Ничего!
Ловчего его гнев явно позабавил.
– Что-то я сомневаюсь. Но мы продолжим нашу беседу в другом месте. Не люблю оставаться на этом острове с наступлением темноты. Несите клетки к лодкам! – скомандовал он остальным.
Однако едва они подняли первую корзину, как Аван Патир, не спускавший глаз с браконьеров, с требовательным криком указал на чашу между когтями статуи.
– Ладно, ладно! – крикнул Ловчий старому макаку. – Разве я когда-нибудь зажимал плату? И цену я дам хорошую, как положено за такой отличный товар.
Камахаран, Татуированный и мрачный великан подтащили два туго набитых мешка. Из одного в чашу посыпались монеты, украшения и золотые слитки, из другого – сотни бледно-желтых ракушек.
– Ну конечно! – тихо сказал Барнабас Бену. – Это те ракушки, о которых говорил Шрии. Они действительно очень редкие и водятся так глубоко в море, что грифонам их не достать.
