– Барнабас просил сообщить тебе, что мы ожидаем очень необычных гостей.
Бен прислонился к серебристой груди Лунга. Как чудесно чувствовать исходящие от него тепло и силу!
Дракон молча выслушал дурные вести из Греции.
– Я уверен, что Барнабас найдет выход! – сказал он, когда Бен закончил рассказ.
– Да. Мы, похоже, отправляемся искать перо феникса. – Бен рад был, что ему не нужно сейчас смотреть Лунгу в глаза.
– Перо феникса? Мне казалось, оно сжигает все, к чему прикоснется.
– Нет-нет, это не такое перо. Мухоножка где-то вычитал, что эти перья… гм… что эти перья очень полезны для пегасовых яиц.
О боже! Бену хотелось провалиться сквозь землю. Надо же так не уметь врать!
Но мысли Лунга, к счастью, были заняты Зубцебородом, медленно превращавшимся в звездную пыль, так что он не заметил смущения своего ездока и сказал только:
– Что ж, фениксы очень отзывчивые существа. Они непременно вам помогут. А я очень рад буду познакомиться с пегасом.
Позади раздался шорох. Лунг поспешно прикрыл Бена огромной лапой, но это просто Серношерстка вышла к ним из леса.
– Пегас? Это еще что? Они едят кобольдов?
На взгляд Серношерстки, мир был бы прекрасен, останься в нем только кобольды и драконы. На усилия Визенгрундов по спасению всех созданий, жизни которых угрожает человек, она лишь недоуменно качала головой. Но раз Лунг помогал им, то и она поступала так же. Она, конечно, снова ходила за грибами. У Бена сжалось сердце при виде сразу трех плотно набитых торб, перекинутых через мохнатое плечо.
Серношерстка собирала провизию на дорогу.
Лунг положил морду Бену на плечо.
– Мы вылетаем через три дня. Зубцебород сказал, что хочет проститься с нами, пока у него еще есть силы. Драконы предпочитают встречать смерть в одиночестве. В отличие от кобольдов, – добавил он тихо. – Этим чем больше публики у смертного одра, тем лучше.
Три дня. Через три дня наступит полнолуние. Все правильно. Для серебряных драконов – лучшее время для полетов.
– Не могу представить, что, когда я в следующий раз прилечу к вам в гости, Зубцеборода здесь уже не будет. Он был всегда, сколько я себя помню. Он был уже взрослым драконом, когда моя бабушка была ребенком. Такая долгая жизнь. Наверное, в конце концов от нее устаешь. Мне кажется, ему уже не терпится распрощаться с этим миром.
Бен молча кивнул. Он стыдился, что слезы, выступившие на глазах, не имели отношения к Зубцебороду – он просто не мог вынести мысли об очередном расставании с Лунгом. Привыкнет ли он когда-нибудь прощаться со своим драконом? Без жуткого ощущения, будто от него отрывают часть его самого?
Серношерстка, конечно, ничего не заметила. Кобольды вообще не отличаются чуткостью. Она гордо раскладывала перед ними свою добычу.
– Вы только поглядите! Неплохо за один поход, правда? Три лисички, четыре ежовика, четыре овечьих трутовника, два рыжика, один белый гриб и один подосиновик!
– Мимамейдр нравится ей куда больше, чем Подол Неба! – прошептал Лунг Бену. – В Гималаях, по ее мнению, вообще нет приличных грибов.
Серношерстка сердито глянула на дракона:
– И что, ты оценил мою жертву? Как бы не так! «Серношерстка, почему бы тебе не остаться в Мимамейдре? Серношерстка, я и без тебя справлюсь!» Противно слушать! – Она осторожно, словно хрупкий фарфор, укладывала грибы обратно в торбы. – У дракона должен быть кобольд. Так всегда было и так будет, списс йифтшлёрсопп! – Серношерстка обогатила свой и без того небедный запас ругательств норвежскими названиями поганок. – Даже если мне придется теперь до конца жизни питаться сморчками! Вот чего я никогда не пойму, – она перевела взгляд на Бена, – это почему у вас, людей, эта гадость считается деликатесом.
У дракона должен быть кобольд… «А у Повелителя драконов должен быть дракон!» – мысленно продолжил Бен.
Как же он ненавидел эту тяжесть на сердце! И все-таки, утешал он себя, это куда лучше, чем в те времена, когда ему не с кем было расставаться и не по кому скучать.
– Как ты думаешь, – предложил Лунг на ухо Бену, пока Серношерстка с победным кличем срывала с соснового пня склизкий желтый гриб, – не взглянуть ли нам, что там поделывают драугры? Кажется, они собирались устроить бега водяных коней.
Серношерстка еще укладывала новую добычу в торбу, а Бен уже сидел у Лунга на спине.
– Если Барнабас или Мухоножка будут меня искать, – крикнул он ей оттуда, – скажи, что мы вернемся часа через два!
– Мухоножка? – Серношерстка нахмурилась. – Волоконница трещиноватая! – Она сердито сплюнула и сбросила с бурой шерсти паука. – Пусть скажет спасибо, что я до сих пор не свернула ему тощую шею! Представляешь, он выдал мои лучшие грибные места ниссе только потому, что их ребятня любит белые грибы! Ниссе! Их еда – мушиные и комариные личинки, и нечего их баловать!
– Серношерстка, – строго проговорил Лунг, – ты, наверное, забыла, что Мухоножка рисковал ради нас жизнью?
– Ты имеешь в виду – после того, как предал нас?
Кобольды страшно злопамятны. Серношерстка никогда не забудет, что гомункулус служил когда-то злейшему врагу ее дракона, – не важно, что Мухоножка потом помог им одержать над ним победу. Крапивник… Золото в любом виде до сих пор напоминало Бену о нем. Чудовище, созданное человеком, убившее тысячи драконов и сожравшее одиннадцать братьев Мухоножки… Грифоны по сравнению с ним наверняка невинные младенцы.
Лунг протиснулся между деревьями, расправил крылья и взмыл в воздух. Бен вцепился в зубцы на его спине. Да, он будет скучать и по Серношерстке. Еще как! Странная вещь сердце. Пока дракон нес его в небо, Бену казалось, что оно вот-вот лопнет от счастья. Но он знал по опыту, что сердца отличаются поразительной прочностью.
Как в радости, так и в горе.
5. Единственный в своем роде
Хочешь знать, кем ты был, –
Посмотри, кем ты стал.
Хочешь знать, кем ты станешь, –
Посмотри, что ты делаешь.
Будда (560–480 до н. э.)
