Они с мужем отправились справлять Рождество к друзьям. До праздника оставалось два дня. Обещали детей и Санта-Клауса, поэтому они взяли с собой Кристофера. Джинни не видела сделанных в тот вечер фотографий; Бекки тоже тяжело было смотреть на Кристофера на коленях у Санты, когда она собирала для сестры эти снимки, детские альбомы Криса, их с Марком свадебные фотографии. Теперь все это лежало в коробках, которые Джинни так и не открыла, свалив во второй, неиспользуемой спальне своей нью-йоркской квартиры. Джинни не знала, что прислала Бекки в качестве реликвий ее прошлой жизни, потому что ей не хватало духу взять их в руки.
Джинни и Марк были золотой парой, телезвездами. Она была репортером и работала в прямом эфире, он был популярнейшим телеведущим. Красавцы, безумно друг друга полюбившие, они поженились, когда перед 29-летней Джинни открывалась блестящая карьера, а Марк уже был звездой. Через год родился Крис. У них был дом-сказка в Беверли-Хиллз и вообще все, чего они могли захотеть, все друзья и знакомые по-хорошему завидовали им.
В тот вечер она посадили Криса на заднее сиденье. На трехлетнем мальчугане был красный бархатный костюмчик и клетчатый галстук-бабочка. Ему не терпелось взгромоздиться на колени к Санте. Марк выпил с мужчинами у бара бокал вина. Потом Джинни доверила сына мужу и тоже выпила вина. Почти все родители держали бокалы, у всех было праздничное настроение. Никто не напился допьяна, Марк тоже был, на взгляд Джинни, в порядке, когда они повезли Криса домой, чтобы уложить спать. Потом она тысячу раз повторяла, что не подозревала, что Марк был пьян, как будто это что-то могло изменить… Вскрытие показало, что содержание алкоголя в его крови превысило верхнее значение нормы – не сильно, но достаточно, чтобы повлиять на рефлексы и замедлить реакцию. Пока она не спускала глаз с Криса и болтала с другими мамашами, он, очевидно, опрокинул больше одного бокала. Зная, каким ответственным человеком был Марк, Джинни не сомневалась, что он не считал, что превысил норму, иначе передал бы руль ей или вызвал бы такси.
По пути домой, на трассе, под начавшимся дождем они вылетели на встречную полосу и столкнулись в лоб с восьмиосной фурой, расплющившей автомобиль. Марк и Крис умерли на месте. Джинни месяц пролежала в больнице с переломом шейного позвонка и обеих рук. Чтобы достать ее из машины, спасателям пришлось резать металл. Джинни не сказали, что стало с сыном и с мужем, она узнала об этом на следующий день от Бекки, проведшей в больнице целые сутки. В одно мгновение прервались три жизни: их и Джинни. Больше она в свой дом не возвращалась, велев Бекки избавиться там от всего, кроме того немногого, что та потом собрала и отослала сестре в Нью-Йорк.
Пока заживала шея, Джинни жила с Бекки. Ей невероятно повезло. Перелом произошел достаточно высоко, Джинни не парализовало, хотя она целых полгода носила ошейник-ортез. Она уволилась с работы, сторонилась друзей, никого не желала видеть. Она не сомневалась, что сама виновата в трагедии: не надо было пускать Марка за руль. В тот вечер она решила, что они с мужем выпили всего по бокалу вина, потому что Марк редко выпивал больше; а сама она не любила ездить по шоссе в темноте. Ей не пришло в голову спросить его, сколько он выпил, ведь он выглядел вполне трезвым. Потом она мучила себя: спросила бы – села бы за руль сама, и тогда Марк и Крис остались бы живы… Бекки знала, что сестра ни за что себя не простит, что бы кто ни говорил. Ничто не могло изменить факта: муж и трехлетний сын Джинни были мертвы.
Она переехала в Нью-Йорк в апреле, ни с кем не попрощавшись, и потратила месяц на поиск работы в какой-нибудь из правозащитных групп. Ей хотелось одного: удрать как можно дальше от прежней жизни. Бекки помалкивала о том, что знала, что сестра ищет смерти, мечтает погибнуть в одной из своих добровольных командировок – так обстояло дело, по крайней мере, в первый год. У Бекки сердце разрывалось из-за этого состояния сестры и невозможности ей помочь. Оставалось уповать на время, которое залечит ее раны и научит уживаться с тем, чего не изменить. Джинни перестала быть женой и матерью, потеряла обоих людей, которых любила больше всего на свете. Она перечеркнула карьеру, ради которой прикладывала раньше столько сил. Джинни была хорошим репортером и высоко котировалась в своей телекомпании. Она была счастливой, успешной, полностью состоявшейся женщиной, а потом, в один миг, ее жизнь обернулась наихудшим кошмаром. Джинни никогда об этом не говорила, но сестра все знала и чувствовала, потому не напирала на нее по поводу отца. Джинни и без того досталось, хватит с нее трагедий и утрат. Бекки не хватало духу требовать от нее большего, и она взвалила заботу об отце на себя, позволив Джинни рисковать жизнью в отдаленных уголках мира.
Все равно рано или поздно наступит момент, когда Джинни придется остановиться и посмотреть в лицо правде, как бы сильно она ни разогналась и как бы далеко ни забралась, потому что ее утрата была невосполнимой, и этого нельзя было изменить. Бекки молилась, чтобы сестра дожила до этого переломного момента. Ей всегда приносило облегчение возвращение Джинни в Нью-Йорк, пусть совсем ненадолго. По крайней мере, дома она была в безопасности. Обеим трудно было поверить, что они не виделись почти три года, время летело слишком быстро. Бекки была занята семьей, а Джинни вечно трудилась в какой-нибудь далекой неспокойной стране, рискуя жизнью и искупая свои грехи.
Бекки повесила трубку в грустном настроении. Алан нагнулся, чтобы поцеловать жену. Бекки была красивой женщиной, но не сногсшибательной, в отличие от сестры, особенно когда та, работая на телевидении, каждый день тщательно красилась и причесывалась. Даже без всяких ухищрений Джинни всегда превосходила старшую сестру красотой. На Джинни восхищенно оглядывались, а Бекки была просто симпатичной соседской девушкой.
– Все в порядке? – спросил Алан, озабоченно глядя на жену.
– Разговаривала с Джинни. Она в Нью-Йорке. Завтра годовщина. – Она выразительно посмотрела на мужа, тот кивнул.
– Раз вернулась в Штаты – навестила бы отца, – осуждающе сказал он. Алан устал от того, что Джинни заставляет Бекки тянуть весь воз. Бекки проявляла гораздо больше понимания, чем Алан, она всегда находила для сестры оправдание. Он считал это несправедливым.
– Она обещает приехать, – тихо ответила Бекки. Алан ничего не сказал, снял пиджак, уселся в свое любимое кресло и включил новости по телевизору. Бекки отправилась на кухню, разогревать ужин и думать о сестре. Их цели в жизни всегда сильно различались, но за последние три года эта разница превратилась в пропасть. Ничего общего у них уже не осталось, кроме родителей и истории детства. Теперь их жизни были разнесены на миллион миль.
Джинни думала о том же, входя в Нью-Йорке в ванную, включая душ, раздеваясь. У Бекки были муж, трое почти взрослых детей, дом в Пасадене, упорядоченная жизнь, а у нее не было никакого важного ей материального имущества, только квартирка с подержанной мебелью; в ее жизни никого не было, только люди в далеких странах, о которых она заботилась. Дождавшись, пока пойдет горячая вода, Джинни встала под душ. Вода текла по лицу, по худому стройному телу, смывая слезы. Джинни знала, что следующий день будет тяжелым. Так происходило год за годом, и она уже начинала недоумевать почему. Зачем она цепляется за жизнь? Ради кого? Какой в этом толк? С течением времени находить ответы на эти вопросы становилось все труднее, ничего не менялось, Марка и Криса было не вернуть. Джинни трудно было поверить, что она умудрилась протянуть без них эти три бесконечных года.
