– Как вы меня расстроили! – со смехом сказала она. Эндрю нравился звук ее голоса. Эндрю видел по ее отношению к людям, что она отзывчива к чужим страданиям, потому что знакома со страданием сама.
– В каком смысле? – спросил он.
– Я-то надеялась, что вы влюбились в монашку, сбежали с ней и зажили счастливо… Обожаю такие сюжеты! В душе я прожженный романтик. Невозможная любовь, сокрушающая все преграды, – вот мой идеал!
– Я тоже любитель сюжетов такого рода. Хотя это редкость. Если честно, нынешние монашки редко бывают похожи на Одри Хепберн в «Истории монахини». Они полноваты, носят смешные прически – можно подумать, что они забывают причесываться, одеваются в фуфайки и джинсы, в рясах появляются только в Риме, а уж с чепцами у них и вовсе беда! – Она понимала, что у него богатый опыт, и весело смеялась, хотя сестра осудила бы ее за непочтительность. Эндрю шутил по-доброму и не грешил против истины. – Нет, моей единственной любовью в Ватикане было каноническое право. Вот что меня завораживало, а не монахини – от их вида у меня ни разу не затрепетало сердце. – От чьего-то трепетало же? Такой интересный, умный мужчина!
Он сам ответил на не заданный вопрос, словно прочитал ее мысли.
– Я никак не вернусь полностью к мирской жизни. Возможно, я поздновато расстался с саном, слишком долго тянул… Меня окончательно освободили от всех обетов пять лет назад, уже в сорок три года. Похоже на почетную отставку! – Джинни удивилась: на вид Эндрю был моложе. Она давала ему лет 39–40, а никак не 48. – Чаще я ощущаю себя священником, терзаюсь типичным для католика чувством вины. Наверное, иезуит – это пожизненно. Сан не выпускает меня из плена. Я принял его слишком молодым. В наши дни это происходит с людьми позже, так лучше. Человек, принимая решение, должен отдавать себе отчет, что делает. А у меня были возвышенные идеалы, в которых оказалось мало смысла. Потребовалось много времени, чтобы разобраться в себе. Я провел в Ордене двадцать пять лет. На то, чтобы окончательно из него выйти, может уйти вдвое больше времени, и то результат неясен. Пока что с меня довольно роли смутьяна, гоняющегося за отступниками, вроде отца Тедди Грэма. – Об этом развратнике Эндрю говорил с неприкрытым презрением. – Это то, чем я стремился заниматься в самом начале. Я был тогда крестоносцем, хотел быть хорошим священником, укором всем плохим. Сейчас я довольствуюсь тем, что сажаю плохих за решетку и вытрясаю компенсации для их жертв. Не слишком благородное занятие, потому что связано с деньгами, но ничего, деньги-то идут не мне! – В душе он был борцом за чистоту нравов. Наверное, он из состоятельной семьи, раз может бесплатно вести дело Блу и другие подобные дела. Эндрю отличал какой-то аристократизм, но скромный, ненавязчивый.
– Вообще-то мы с вами оба крестоносцы, борцы за человеческие права, – задумчиво проговорила Джинни. – Сестра недавно обвинила меня именно в этом: мол, я нахожусь в нескончаемом крестовом походе, у меня комплекс Жанны д’Арк. С ее точки зрения, это смешно. А я вижу в этом смысл. У меня нет ни мужа, ни детей, я могу потратить время на искоренение мировых язв.
– Все мы рано или поздно выходим на предназначенный для нас путь, просто у некоторых это получается раньше, чем у других. Я бы сказал, что вы извлекли из безнадежной ситуации максимальную пользу. Это настоящее искусство! – Эндрю уважал ее за это, ни на минуту не забывая о счастливчике Блу. Она могла бы всю оставшуюся жизнь оплакивать свои утраты, но вместо этого стала служить другим людям.
– Сестра спрашивала, собираюсь ли я усыновить Блу. До ее вопроса я серьезно об этом не думала. Как-нибудь надо будет это обсудить.
– Для него это было бы чудесно. Но вам самой сначала надо как следует подумать, чтобы потом не пожалеть.
– Я подумаю. Это хороший совет.
– Что ж, увидимся в понедельник в епархии. Встретимся в кафе за углом. Я познакомлю вас с кое-какими подробностями, обрисую персонажи. Это никогда не вредно.
– Даже очень полезно! Я чрезвычайно вам признательна! – от всего сердца поблагодарила Джинни.
– Еще раз примите мои соболезнования, – сказал на прощанье Эндрю.
Она заглянула к Блу, и он преподнес ей неприятный сюрприз: сказал, что ему нехорошо.
– В каком смысле? – Она потрогала его лоб: нет ли жара? Но лоб был холодный. – Наверное, ты просто утомился от поездки. – Прошедшие дни были суматошными: прощание, похороны, перелеты в Калифорнию и обратно. Но она обратила внимание на его бледность. Перед сном Блу вырвало. Джинни предположила, что это желудочный грипп. Она немного посидела с Блу, дождалась, пока он уснет, и пошла спать сама.
Не прошло и нескольких минут, как ее кто-то затормошил. Она проснулась, открыла глаза, еще не понимая, где ее застало внезапное пробуждение. Блу стоял над ней и плакал – такого с ним еще не бывало.
– Что случилось? – спросила она, соскакивая с кровати.
– Живот болит. Очень сильно.
Джинни велела ему лечь на ее кровать. Лучше вызвать врача. Блу опять вырвало, он скорчился от боли и показал, где болит – в нижнем правом углу живота. Джинни была обучена оказывать первую помощь и распознавать распространенные симптомы. Поспешно одевшись, Джинни спокойно сказала Блу, что они поедут в больницу. Он сказал, что ему плохо и он не сможет одеться, поэтому Джинни помогла ему натянуть поверх пижамы халат и надеть высокие кеды. Уже через пять минут они ловили на улице такси. Она попросила водителя отвезти их в отделение экстренной помощи больницы «Маунт Синай» – ближайшей к ее дому.
Еще через пять минут они уже были в кабинете неотложной помощи. Блу описал медсестре, что он чувствует, Джинни тем временем заполнила в регистратуре все бланки. Расписываясь, она вспомнила, что у нее нет на него страховки. Она бросилась в кабинет медсестры, где он сидел в кресле-каталке, весь зеленый, с миской под подбородком на случай нового приступа рвоты.
– Блу, у тебя есть страховка? – тихо спросила Джинни. Блу помотал головой. Она вернулась в регистратуру и сказала, что страховка отсутствует. Сообщение было принято без всякой радости.
– Можете выставить счет мне, – быстро сказала Джинни и вписала в форму свой адрес.
Следующим камнем преткновения стал пункт о ближайших родственниках. Джинни хотела написать свое имя, но передумала и вставила имя и фамилию его тети, что было правдой. Себя Джинни обозначила как человека, доставившего больного в медицинское учреждение.
– Так нельзя, – сказала дежурная в регистратуре, проглядев бумаги. – Мы не сможем выставить вам счет. Было бы лучше, если бы у него была страховка. – Она сделала пометку «без страховки». – Вы его мать?
– Нет, – честно ответила Джинни, волнуясь все сильнее.
– Тогда вам нельзя подписывать согласие на госпитализацию. Он несовершеннолетний. Нужна подпись ближайшего родственника, родителя или опекуна.
– Сейчас четыре тридцать утра, нельзя тратить время на поиски! – испуганно крикнула Джинни.
– Мы можем оказать ему экстренную помощь, но придется уведомить кого-то из его близких, – сурово сказала дежурная. Джинни молилась, чтобы у Шарлин была ночная смена, это бы все упростило.
