В день, когда все началось, Йован вновь оступился. Ветки, кора и мелкие палочки, которые он насобирал для розжига, оказались сырыми. Огонь не желал разгораться в очаге, мать и сестры не смогли вовремя приготовить обед, и отец с братом вынуждены были ждать, когда на столе появится еда.
Конечно, это было недопустимо, и Йован понес заслуженное наказание. Его лишили обеда, выпороли и заперли в сарае. Именно поэтому мальчика не было на деревенской площади – круглой площадке перед молельным домом, когда там собрались все остальные жители Плавы планины.
Тем вечером должен был состояться большой праздник в честь Дня Поселения – того самого священного дня, когда пророк Иеремия и последователи его учения взошли на гору, чтобы остаться здесь.
В День Поселения все собирались вместе, чтобы восславить Господа и пророка Иеремию, который даровал им светлую жизнь и научил праведному труду. Громко молились все вместе, большие и маленькие, встав в круг и взявшись за руки. Жгли большой костер, жарили поросят и пили легкое домашнее вино, от которого на душе становилось легко и весело.
Также в этот день родители часто договаривались о заключении брака между сыновьями и дочерями, поэтому девушки старались выглядеть особенно привлекательными.
Никто, даже тяжелобольные, не оставался дома в такой долгожданный радостный день, и Йован никак не ожидал, что отец и мать поступят с ним так сурово.
Мальчик долго плакал, скорчившись на земляном полу. Нельзя сказать, чтобы ему очень уж хотелось пойти вместе со всеми, хотя это и было одно из немногих развлечений в его жизни. Обидно было потому, что одна из сестер, Катарина, тоже была виновата: уронила миску с начинкой для пирога – гибаницы, и пришлось делать все заново. Но ей никто и слова не сказал, так что Катарина нарядилась в свое лучшее платье и отправилась на праздник.
К тому же Йовану хотелось есть, спина горела от боли, а в соседнем сарае хрюкали свиньи. Йован не любил свиней и боялся их: брат, ради забавы, рассказал ему, что свиньи запросто могут сожрать человека, особенно ребенка. Так что если они будут голодны, а Йован окажется поблизости, то они его точно съедят. К тому же ему от свиней не сбежать, с его-то ногами. Старший брат веселился и хохотал, увидев испуг на лице братишки.
Хотя Йован понимал, что свиньи заперты и он никак не может оказаться возле них, все равно при мысли о том, что они могут с ним сделать, все нутро сжималось в комок.
Когда слез уже не осталось, измученный мальчик заснул. Спал крепко, потому и не слышал, как все вернулись с праздника. Выпустить его из сарая забыли, потрясенные тем, что случилось на площади, поэтому о том, что произошло, Йован узнал только на следующее утро, да и то – о многом пришлось лишь догадываться, ведь никто ничего ему не рассказывал…
В разгар праздника, когда все уже помолились и принялись за еду, всюду царило подогретое вином оживление, на краю площади вдруг показались те люди.
На охранном посту по случаю праздника никого не было. Очередной стражник, конечно, должен был находиться у входа в деревню, на случай вторжения незваных гостей, но отошел на минутку да так и остался праздновать вместе со всеми.
Вот они и прошли, никем не замеченные. Близко к празднующим не подходили, стояли в отдалении. Было их пятеро: двое мужчин, один – совсем глубокий старец, две женщины – молодая и постарше, с бугристым, уродливым лицом, и девочка-подросток.
Все были плотно укутаны в странные долгополые одежды, на плечах несли котомки, в руках держали палки. Лицо высокого мужчины было закрыто платком, он вез какой-то скарб на тележке. Девочка бережно поддерживала под локоть старика, у которого недоставало пальцев на руках.
На площади воцарилась тишина. Смолкли разговоры, угас смех. Изумленные жители деревни жадно разглядывали выходцев из нижнего, темного мира. Никогда прежде никто из них, кроме мужчин, которым доводилось спускаться с горы, не видел столько чужаков одновременно.
Одна из женщин – черноволосая, высокая и красивая, даже несмотря на убогое одеяние, обратилась к жителям деревни:
– Добрые люди! Простите, что вторглись к вам и помешали вашему празднику. Мы никому не хотим мешать – лишь просим о милосердии. Мы взываем к вам, потому что больны и слабы.
Дальше женщина поведала, что она и ее близкие шли на другую сторону Плавы планины, чтобы поселиться возле горного озера Миран, вода в котором славится целебной силой. Они несли с собой семена, хотели обрабатывать землю, сеять хлеб и овощи, удить рыбу, собирать ягоды и фрукты, которых было много в этом благодатном краю. Однако сбились с пути, потеряли дорогу, забираясь все выше и выше.
– Мы голодны, еда давно закончилась, а взять ее негде, – говорила женщина низким певучим голосом. – Позвольте нам остаться на одну ночь, разбить лагерь на поляне за деревней.
Путники просили немногого: разрешения переночевать, еды, воды и совета, как попасть к озеру Миран.
– Утром мы уйдем, и вы больше о нас не услышите, – закончила женщина.
– Что за тяжкая болезнь вас гложет? – спросил Иеремия.
Женщина поколебалась, словно не зная, говорить ли правду. Старик тронул ее за рукав и сказал что-то вполголоса. Пожилая женщина закрыла глаза и склонила голову. Мужчина что-то пробормотал, неотрывно глядя на нее. Черноволосая поглядела на них и легонько качнула головой, словно призывая успокоиться.
– У нас лепра, – громко и отчетливо проговорила она.
Тишина, царившая на площади, стала еще глубже и плотней. Казалось, ее можно трогать руками и нарезать на куски – такой она была ощутимой.
– Лепра? – свистящим шепотом переспросил Иеремия.
– Вам не о чем беспокоиться! – торопливо заговорила женщина, которая, очевидно, была в этой маленькой компании за главную. – Никто из вас не пострадает. Мы не подходим к вам близко, не прикасаемся, не просим дать нам посуду или одежду. Еду для нас вы можете просто оставить под деревом, не передавая из рук в руки…
Она собиралась сказать еще что-то, но Иеремия не позволил.
– Еду? Для вас?! – Он задохнулся от негодования. – Убирайтесь отсюда! Прочь! Сейчас же!
– Я медсестра! – Женщина не оставляла попытки переубедить Иеремию и успокоить остальных жителей Плавы планины, которые, словно волна во время отлива, отхлынули еще дальше от кучки больных. – Знаю, о чем говорю! У большинства людей есть естественная защита от этой болезни, заболевают очень немногие, и только при близком общении. А вам ничего не грозит, мы ведь не подходим к вам даже на десять метров!
– Никто тут не станет привечать вас! Прочь! Пошли прочь! – закричал Иеремия. – Или я прикажу людям прогнать вас палками!
Старик, на руках которого не хватало нескольких пальцев, снова забормотал, нетерпеливо дергая женщину за платье. Второй мужчина сказал ей что-то, но она не желала слушать и все продолжала взывать к разумности и добросердечию.
Жители Плавы планины, сомкнув ряды возле Иеремии, тоже больше не молчали. Слышались возмущенные мужские голоса, женщины роптали, прижимали к себе детей. Все они поддерживали Иеремию, страх перед ужасной болезнью был сильнее жалости и сострадания.
