Но порой вопросы стратегии и тактики перемешивались с фактором личных отношений и поддержания своего начальствующего статуса. Сталин лично уважал Б. М. Шапошникова как стратега и как человека, преданного воинскому долгу. Так, А. М. Василевский отмечал, что только одному Шапошникову Верховный разрешал курить в своем рабочем кабинете, а в разговоре с ним никогда не повышал голоса. «Но это чисто внешняя сторона их отношений. Главное же заключается в том, что предложения Шапошникова, всегда глубоко продуманные и глубоко аргументированные, как правило, не встречали особых возражений».
При этом Сталин первоначально относился со скептицизмом к деятельности советского Генерального штаба, и Шапошникову потребовалось много усилий, чтобы разубедить вождя, представляющего Генштаб как «канцелярщину», как он его называл. Только после возвращения Шапошникова на должность начальника Генерального штаба советский вождь постепенно стал с большим вниманием прислушиваться к рекомендациям и мнению Бориса Михайловича и даже придерживаться неписаного правила — принимать важное стратегическое решение только после того, как предварительно выслушивал об этом обстоятельный доклад начальника Генштаба, не всегда, впрочем, соглашаясь с ним.
Но в годы Великой Отечественной войны Б. М. Шапошникову пришлось столкнуться и с другой проблемой, о которой К. К. Рокоссовский рассказал в своих мемуарах. Он во время описываемых событий (середина ноября 1941 г.) был командующим 16-й армией Западного фронта: «К этому времени бои в центре и на левом крыле шли в 10–12 км западнее Истринского водохранилища. Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами. Тогда некоторое количество войск мы вывели бы во второй эшелон, создав этим глубину обороны, а значительную часть перебросили бы на клинское направление.
Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом и просил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не дожидаясь, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище.
Ко всему сказанному выше в пользу такого решения надо добавить и то, что войска армии понесли большие потери и в людях и в технике. Я не говорю уже о смертельной усталости всех, кто оставался в строю. Сами руководители буквально валились с ног. Поспать иногда удавалось накоротке в машине при переездах с одного участка на другой.
Командующий фронтом не принял во внимание моей просьбы и приказал стоять насмерть, не отходя ни на шаг.
На войне возникают ситуации, когда решение стоять насмерть является единственно возможным. Оно, безусловно, оправданно, если этим достигается важная цель — спасение от гибели большинства или же создаются предпосылки для изменения трудного положения и обеспечивается общий успех, во имя которого погибнут те, кто должен с самоотверженностью солдата отдать свою жизнь. Но в данном случае позади 16-й армии не было каких-либо войск, и, если бы обороняющиеся части погибли, путь на Москву был бы открыт, чего противник все время и добивался.
Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. В телеграмме ему мы обстоятельно мотивировали свое предложение. Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше правильное и что он, как начальник Генштаба, его санкционирует.
Зная Бориса Михайловича еще по службе в мирное время, я был уверен, что этот ответ, безусловно, согласован с Верховным главнокомандующим. Во всяком случае, он ему известен.
Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные отряды, которые должны были отходить только под давлением противника.
Распоряжение было разослано в части с офицерами связи.
Настроение у нас поднялось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы сломают себе зубы. Их основная сила — танки упрутся в непреодолимую преграду, а моторизованные соединения не смогут использовать свою подвижность. Радость, однако, была недолгой. Не успели еще все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова. Приведу ее дословно: „Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков“.
Что поделаешь — приказ есть приказ, и мы, как солдаты, подчинились. В результате же произошли неприятности. Как мы и предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдармы. Южнее же Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв. Его войска выходили во фланг и в тыл оборонявшейся у нас на правом фланге 126-й стрелковой дивизии, а она и до этого была сильно ослаблена и еле сдерживала наседавшего врага. Одновременно был нанесен удар из района Теряевой Слободы, и немецкие танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское водохранилище с севера».
Учитель маршалов и генералов
Уже после окончания войны Жуков, которого Шапошников сменил на должности начальника Генерального штаба, с похвалой отзывался о роли Бориса Михайловича как в разработке стратегических планов, так и в руководстве работой Генштаба: «Зная дело Генштаба до тонкостей, он быстро провел ряд организационных мероприятий, способствовавших улучшению работы этого главного рабочего органа Ставки. Большое личное трудолюбие и умение Б. М. Шапошникова работать с людьми оказали заметное влияние на рост общего искусства управления войсками в действующей армии, и особенно со стороны Генштаба».
К. К. Рокоссовский также не раз удостоился похвалы Г. К. Жукова и даже сожаления, что в то трудное для всей страны время приходилось никого не жалеть. А по поводу того самого отвода 16-й армии за Истру Жуков потом соглашался, что отвод облегчал ее войскам выполнение боевой задачи. Но при этом отходе, по его словам, возникала другая опасность — оголялся правый фланг соседней (с 16-й) 5-й армии, что открывало немецким войскам дорогу к Москве.
Учеником Шапошникова считали себя маршалы А. М. Василевский (приглашенный в 1937 г. Борисом Михайловичем в Генштаб на работу) и И. Х. Баграмян. Последний составил перечень сделанного Шапошниковым на посту начальника Генштаба: была восстановлена практически бесперебойная связь с войсками, Ставка получила возможность координации действий фронтов и армий, возможность скорейшего подтягивания резервов из глубины страны и многое другое.
Заслуга Б. М. Шапошникова состояла и в том, что в очень непростое для страны военное время он сумел возглавить очень сложный процесс улучшения стратегического руководства войсками. Под его руководством было разработано и введено в действие положение, которое регламентировало работу фронтовых управлений и управлений Генерального штаба. Согласно этому регламенту, боевые донесения и оперативные сводки штабы фронтов теперь передавали в Генеральный штаб не позднее 2 часов ночи ежесуточно, а спешные, особо важные — лично дежурному заместителю начальника Генштаба. Своевременный доклад систематической и оперативной информации о положении на фронтах был необходим для руководства Красной армией.
