Этот офицер был старший лейтенант Федор Ильченко, который потом передавал состоявшийся разговор так: «…тот сказал мне: „Наш главный начальник хочет говорить с вашим главным начальником“. На это я ему заявил: „Ну, у нашего главного начальника других дел много. Его тут нет. Придется вам иметь дело со мной“. Тем временем наши продолжали обстреливать здание с другой стороны площади. Я позвал своих, и ко мне присоединилось двенадцать бойцов и два офицера. Все они, конечно, были вооружены, и немецкий офицер сказал: „Нет, наш командир просит, чтобы вошли только один или двое из вас“. А я ему: „Нет уж, дудки. Один я не пойду“. В конце концов решили, что нас будет трое. И вот мы втроем входим в подвал…»
Ильченко увидел там самого Шмидта и генерал-майора Раске, которые заявили, что переговоры о капитуляции будут вести они, ибо Паулюс «со вчерашнего дня не отвечает ни на какие вопросы». Старлей удивился — то ли в руководстве 6-й армии случилось что-то вроде бунта, то ли Паулюс просто не желает снизойти до разговора с ним. Но вскоре Ильченко провели в комнату, где находился Паулюс. «Он лежал на железной койке, — вспоминал Ильченко, — в мундире, небритый, и вид у него, прямо скажем, был невеселый. „Ну, — сказал я, — конец“. Он этак печально на меня посмотрел и кивнул. Когда мы вышли в соседнюю комнату, Раске сказал мне: „У меня к вам просьба. Обеспечьте, чтобы его увезли отсюда в приличном автомобиле и под надежной охраной, а то красноармейцы еще убьют его, как какого-нибудь бродягу“».
До наших дней дошли слова фюрера, сказанные на совещании, которое он проводил в ОКВ 1 февраля 1943 г.: «Они сдались там по всем правилам. Можно было бы поступить иначе: сплотиться, образовать круговую оборону, оставив последний патрон для себя… Если отказывают нервы… не остается ничего другого, как застрелиться… можно было бы сказать: человек вынужден застрелиться, подобно тому как раньше полководцы бросались на меч, если они видели, что сражение проиграно. Даже Варс приказал своему рабу: теперь убей меня… Представьте себе: он (Паулюс. — А. Г.) прибудет в Москву, и вообразите себе эту „крысоловку“! Там он подпишет все. Он будет делать признания и составит воззвания. Вот увидите: теперь они пойдут по пути бесхарактерности до предела, докатятся до глубочайшего падения… Он в ближайшее время выступит по радио, вот увидите. Зейдлиц и Шмидт будут говорить по радио. Они запрут их в крысином подвале на Лубянке, и через два дня они будут настолько измучены, что немедленно заговорят… Как они могли поступить так трусливо? Я не понимаю этого…Что такое „жизнь“? Жизнь… Отдельная личность должна умереть. Что остается от отдельного человека? Это народ. Но как может человек испытывать страх перед той секундой, когда он может освободиться от земных тягот, если долг не удержит его в юдоли печали… Мне это потому так досадно, что из-за одного-единственного слабовольного, бесхарактерного человека перечеркнуто мужество столь многих солдат и теперь этот человек сделает это…»
Александр Верт увидел Паулюса и других плененных генералов вскоре после завершения битвы: «Первое, что бросилось в глаза, — это ордена, медали и кресты на их мундирах… Они были захвачены в плен всего несколько дней назад, и тем не менее вид у них был здоровый, без каких-либо признаков недоедания. Единственным человеком, плохо чувствовавшим себя, был сам Паулюс…
Паулюс вышел из большого дома, походившего скорее на виллу, взглянул на нас, затем устремил взгляд в пространство и в неловком молчании простоял так минуту или две на ступеньках вместе с двумя другими генералами (одним из них был его начальник штаба генерал Шмидт). Паулюс выглядел бледным и больным; левая щека у него нервно подергивалась. У него было больше врожденного достоинства, чем у других, и на груди его я заметил всего один-два ордена».
Взятый в плен Паулюс к 12 часам 31 января был отправлен в Бекетовку, где с ним встретился командующий 64-й армией генерал-лейтенант М. С. Шумилов, называвший его «фон Паулюсом», на что Паулюс, которого многие сослуживцы за глаза называли «Лордом», ответил, что не является дворянином. Затем состоялся разговор Паулюса с командующим Донским фронтом (бойцы которого пленили немецкого фельдмаршала) генерал-полковником К. К. Рокоссовским. Он предложил Паулюсу издать приказ о капитуляции остатков его армии, дабы прекратить бессмысленную гибель солдат и офицеров. В ответ отказавшийся Паулюс заявил, поскольку он теперь пленный, то генералы 6-й армии в соответствии с поступившей директивой теперь подчиняются непосредственно Верховному главнокомандующему сухопутных сил Гитлеру. 2 февраля 1943 г. последние уцелевшие в Сталинграде немецкие солдаты и офицеры были захвачены в плен. Для них, замерзших и голодающих, это стало избавлением от мучений.
Совинформбюро сообщило о взятии в плен 91 тыс. солдат и офицеров, в Третьем рейхе был объявлен траур, в течение трех дней все немецкие радиостанции передавали похоронную музыку, в стране были закрыты все рестораны, театры, кинотеатры, все увеселительные заведения.
На Паулюса и его генералов советское правительство имело свои (пропагандистские) виды, и через несколько дней их отправили в расположенный в Подмосковье Красногорский оперативный пересыльный лагерь № 27 НКВД. Здесь фельдмаршал Паулюс, которого НКВДисты пытались склонить к сотрудничеству, заявил: «Я являюсь и останусь национал-социалистом. От меня никто не может ожидать, что я изменю свои взгляды, даже если мне будет грозить опасность провести в плену остаток моей жизни». Этому могло быть два разумных объяснения — он еще верил в мощь Германии и что «она будет с успехом сражаться». Другая причина — не менее важная — во власти Гитлера находились его жена и дети.
В июле 1943 г. в Красногорском лагере по инициативе советских властей был сформирован национальный комитет «Свободная Германия», в состав которого вошли 38 немцев, треть из которых являлась политэмигрантами из Германии. Но советскими органами было запланировано и участие пленных генералов, поэтому через два месяца прошел учредительный съезд новой антифашистской организации Союз немецких офицеров, в работе которого приняло участие более ста пленных немецких офицеров. Президентом организации был избран генерал В. фон Зейдлиц, бывший подчиненный Паулюса, бывший командир 51-го корпуса, входившего в состав 6-й армии. Сам Паулюс и его коллеги, еще ранее переведенные в специальный генеральский лагерь в Спасо-Евфимьевом монастыре в Суздале, выступили против этой организации, заявив: «То, что делают офицеры и генералы, ставшие членами Союза, является государственной изменой. Мы их больше не считаем нашими товарищами, и мы решительно отказываемся от них». Но сам Паулюс вскоре отозвал из сурового заявления свою подпись. Бывшего фельдмаршала, опасаясь, что его могут похитить по приказу Гитлера, перевели в расположенное под Ивановым селение Чернцы. Летом 1944 г. Паулюса, проходившего в сводках НКВД под кодовым именем Сатрап, перевели на спецобъект в Озерах, где продолжалась его психологическая обработка с целью заставить выступить против гитлеровского режима. После того как в Италии погиб его сын Фридрих, а многие знакомые офицеры, в том числе адъютант, полковник В. Адам, вступили в Союз немецких офицеров, Паулюс стал колебаться.
По мнению Сэмюэла У. Митчема, «узнав подробности антигитлеровского заговора 20 июля, фельдмаршал изменил свои взгляды. Оберcт фон Штауффенберг служил под его началом в ОКХ, кроме того, Паулюс был исключительно высокого мнения и о двух других участниках заговора — фельдмаршале Эрвине фон Вицлебене и генерал-оберсте Эрихе Гепнере. 8 августа 1944 г., в тот самый день, когда Вицлебен и Гепнер были повешены, Паулюс впервые выступил по радио с антифашистским заявлением, призывая сражавшиеся на Восточном фронте германские армии повернуться против Гитлера. В тот же день гестапо арестовало всю его семью…».
