Дэррил кивнул и наконец принялся за омлет. Ниланджана смотрела, как он жует, ожидая его реакции.
– Ну? Что скажешь? Ты знаешь, кто такой Словотворец и что они замышляют? Сможешь помочь мне найти их?
Дэррил рассмеялся, отрывисто и совсем невесело.
– Да. Я могу помочь тебе их найти. – Он протянул руку, словно соискатель на собеседовании, приветствующий будущего работодателя. – Рад познакомиться. Я – Словотворец.
Глава 15
– Ах ты подонок, – могла бы сказать она.
Р-РАЗ – она могла бы врезать ему по щеке.
Встает и уходит, не говоря ни слова — такой могла быть ремарка к последующей сцене.
– Ой… – на самом деле вырвалось у нее.
– Со словесным общением у меня не очень, – продолжал Дэррил. – Ты, наверное, заметила. Поэтому, когда мне нужно передать что-то важное, я это записываю. Из-за этого я научился хорошо писать. Друзья в колледже стали называть меня Словотворцем, и это прозвище ко мне прилипло.
То, что он говорил, было похоже на хвастовство, но он этого не понимал.
– А у тебя есть какое-нибудь прозвище? Ну, в школе я хотел, чтобы друзья называли меня День Д, потому что мое имя начинается на Д, и это звучало очень классно. Кроме того, я большой любитель истории, а День Д, конечно же, сокращение от Дня дворняги, который имел место во Вторую мировую войну, когда мы победили немцев, не позволив им высадиться, чтобы гладить наших собачек.
«Не знаю, умеешь ли ты обращаться со словами, но слов ты говоришь очень много», – подумала Ниланджана, промокнув лицо салфеткой и положив ее на стол.
– Ты на меня злишься? – понизил голос Дэррил.
– Конечно нет. Просто думаю, какую кучу работы мне надо сегодня переделать. Нет. Нет. Я на тебя не злюсь, – ответила она, хоть и не очень искренне.
– Вот и хорошо, – сказал он, тоже не очень искренне.
– И церковь просит тебя писать для них всякие штуки? Потому что это у тебя хорошо получается?
– Я пишу брошюры, листовки и прочее. Ты видела иллюстрации, которые сделала Джамиля? В этом она настоящий мастер. Ей приходится рисовать их одной рукой, потому что она никогда не расстается с дрелью.
– Ты когда-нибудь говорил с Городским советом? – Ниланджана не была уверена, стоит ли его спрашивать и таким образом раскрывать направление своего расследования, но ее подтолкнуло к этому чутье ученого.
– Да! Тогда выдался классный день. Я решил обратить Городской совет в нашу веру. Все говорили мне: не надо этого делать. Говорили, что совет очень опасен. Но мне все-таки хотелось попытаться. В том смысле, что я все время боялся умереть, но это… Я чувствовал, что это важно. Выдался случай высказаться перед теми, кто что-то может. Я дал им брошюру и провел с ними беседу. Они очень воодушевились, когда узнали об Улыбающемся Боге. Поблагодарили меня за то, что я «проинформировал их по этому вопросу». Я ждал, что совет через неделю появится у нас на службе, но этого так и не случилось. Но, по крайней мере, может, они не так скоро решат разогнать последователей. Хоть это хорошо.
– А что именно ты им рассказал об Улыбающемся Боге и доме, который не существует?
– Как я мог рассказать им о доме, если только что узнал о нем от тебя? А об Улыбающемся Боге я рассказал им самое главное. А в чем вообще дело? Почему ты так нервничаешь?
Повисло молчание. Неловкое молчание. Хотя менее неловкое, чем его разговоры, так что все было в порядке. Городской совет сказал, что Словотворец его предупредил. Либо Дэррил ей наврал, либо Городской совет почерпнул из его листовки информацию, о которой он даже не подозревал. Теперь ей нужно заставить его считать, что она его больше ни в чем не подозревает.
– Я и представить не могла, что ты и есть Словотворец, поэтому теперь я знаю, что мое расследование в этом направлении – тупиковый путь, – осторожно объяснила она. – Ты заставил меня понять, что я ничего не достигну с радостными последователями. Здорово, что ты мне все показал. Твои друзья и ваша церковь – просто чудо. Потом ты привез мне сэндвич, а вчера вечером мы встретились и очень хорошо…
Дэррил кашлянул.
– …провели время. Я хотела сказать «провели время».
Он рассмеялся.
Ниланджана засмеялась не сразу. Она засмеялась потом, но было слишком поздно. Плоховато сыграно.
Встает и уходит, не говоря ни слова — так было бы сыграно куда лучше, подумала она.
– Я не пытаюсь тебя убедить или что-то еще, – сказал он. – Это все не так. Ты просто… Ты мне просто нравишься, Ниланджана.
– Я не переживаю из-за твоей церкви, Дэррил. И я не переживаю из-за тебя. – Ложь. – Ты не опасный человек. – Необязательно ложь, но уж точно не ее текущая рабочая гипотеза.
Дэррил никак не отреагировал.
– На самом деле ты просто замечательный человек, – закончила она.
Он улыбнулся своей обычной широкой натянутой улыбкой. Он не собирался улыбаться натянуто, но так уж получилось.
– Ты тоже замечательная.
– Я опаздываю на работу.
Они расплатились, и она подвезла Дэррила до его машины. Ниланджане хотелось, чтобы они ехали в неловком молчании, но он подробно рассказывал ей, как здорово Стефани играет в волейбол и как они организовали церковную волейбольную команду. Как-то раз во время игры она так сильно отбила мяч, что тот разбил хрустальную пирамиду на самом верху дубовой башни. Никто не знал, с какой целью на каждой волейбольной площадке ставились пирамиды, и никто никогда не видел, чтобы их разбивали.
После этого на всех обрушилось проклятие. Это был какой-то ужас. Одни лишились домашних животных. Других Тайная полиция упрятала в тюрьму по ложным обвинениям. Автомобиль Дэррила вскрыли. Как только проклятие пирамиды было снято, все от души над ним посмеялись, закапывая в землю волейбольные мячи и сетки. А Стефани заставили поклясться, что она никогда больше не будет играть в эту игру.
– Она такая потрясающая, что просто ужас, – сказал Дэррил.
– Похоже на то, – отозвалась Ниланджана. Его восторг по поводу Стефани не волновал Ниланджану. Поэтому она проигнорировала тот факт, что ее это все-таки волновало. Она поступила так, как поступают многие ученые, вопреки заповедям своей профессии: она избирательно отнеслась к фактам.
Они остановились у его машины.
– Давай повторим? – предложил он.
– Конечно, – согласилась Ниланджана. «Мне этого совсем не хочется», – яростно твердила она себе.
Дэррил смотрел вслед ее отъезжающей машине. Он послал Джамиле сообщение о том, что произошло, а та в ответ прислала плачуще-смеющееся эмодзи, потом эмодзи в виде горящего апельсинового дерева, а потом – в виде ребенка, идущего через зал современной скульптуры музея изящных искусств.
