– Никто не вложил в общее дело столько, сколько наш Словотворец, – ответила Стефани. – Никто добровольно не отработал столько часов и не выплатил столько денег, чтобы поддержать наши приходы в Венесуэле, Мексике и Двойной Мексике.
– Жаль, что вы не видели, сколько времени он посвятил тому, чтобы обучить наших миссионеров двойному испанскому, – добавила Джамиля.
– Самое сложное там – это удвоение голосовых связок, – пояснил Дэррил. – Как только это освоишь, дальше все идет гораздо легче.
– А если вы ему не верите, – вступила Стефани, – то поверьте мне. Вы знаете, что я ничего не хочу так, как стать старейшиной церкви. Я никому не позволю помешать мне достигнуть этой цели. И мне известно, что Дэррил верен церкви.
– Мм-м, – только и ответила пастор, задумчиво постукивая друг о друга кончиками пальцев.
Гордон кашлянул.
– Пастор, – начал он, – мэм, вы знаете, что я всегда с вами на сто процентов, что бы ни случилось. Но… ну, мы знаем Дэррила с малолетства. Я вел у него несколько предметов. Он какое-то время оставался у нас с женой после того, как Рамиресы… как его родители… отошли в мир иной. На моих глазах он вырос радостным и верным последователем нашего Улыбающегося Бога.
Пастор по-прежнему улыбалась нейтральной улыбкой.
– Однако если вы ему не верите, – продолжал Гордон, – я ему тоже не верю. Это точно. Но если спросить меня, только меня одного, по-моему, я бы ему поверил. Он же написал нам брошюру, клянусь зубом.
– Спасибо, Гордон, – ласково произнесла пастор, однако тон ее не намекал на дальнейший диалог. – А ты, Дэррил, сам-то ты что скажешь?
Дэррил замялся, собираясь с мыслями. Сколь блестящим он был на письме, столь же глубоко неубедительным он мог казаться в устной речи, и ему это было известно. Самые искренние его мысли временами, похоже, звучали как имеющие скрытые мотивы или произносились с несоответствующей интонацией. А сейчас ему нужно быть убедительным, как никогда. Он сделал медленный вдох и выдох.
– Для меня не существует разделения между телами в этой комнате и верой в наших сердцах и челюстях, – начал он. – Я считаю, что то, во что мы верим, и то, что мы есть, является неразделимым и единым. Всякий раз, когда я шевелю пальцем, – это молитва. Каждый раз, когда Стефани шутит, а Джамиля смеется, – это молитва. Каждая запеваемая Гордоном песня есть молитва. Каждое прикосновение, каждая мысль, каждый конфликт, даже каждое мгновение слабости – это молитва. Радостные последователи – это все, из чего состоят наши жизни. Я не мог бы отрицать свою веру, так же как не мог бы отрицать свой скелет, не мог бы оставить его, не предав каждое мгновение, проведенное мною вместе с друзьями. Я люблю находящихся здесь людей. И той же любовью – не тем же уровнем любви, но тем же единым порывом любви – я люблю радостных последователей. Я люблю Улыбающегося Бога и люблю каждого из вас. – Он посмотрел в глаза Гордону, потом пастору Мунн, коснулся лежавших у него на плече пальцев Стефани, взял свободную от дрели руку Джамили. – Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос.
Джамиля чуть провернула дрель, не в силах совладать с собой. Стефани с силой вцепилась ему в плечо. Все плакали, кроме пастора. Пастор Мунн улыбалась.
– Дэррил, – сказала она, – я знала, что ты особенный. Ты всегда по-особому относился к нашей церкви. Не многие из нашего поколения выросли с верой. Большинство из нас примкнули к радостным последователям после жизни в искушении, ереси и компьютерных стрелялок. Это вера взрастила тебя. – Она протянула руку через стол, и он принял ее. Обоим пришлось далеко тянуться, так как стол оказался очень широким.
– Улыбающийся Бог не ведает злобы. Он не разумеет непослушания. Он знает лишь голод. Он лишь поглощает. И в этом он совершенен. И у тебя вместе с единоверцами по-прежнему есть место в темном и едком чреве Улыбающегося Бога. Ты станешь там с нами един?
– Да, – ответил он. – Однозначно да, пастор.
Она улыбнулась ему. Он растянул губы, насколько это было возможно, и показал зубы. Его примеру последовали Гордон и остальные. Все они показывали друг другу зубы, демонстрируя, насколько они счастливы.
– Я хочу показать вам нечто важное, – сказала пастор Мунн. – Но сначала молитва. Пожалуйста, встаньте, склоните головы и крепко зажмурьте глаза. Гордон, ты начнешь молитву?
– Да, ээ-э, какую молитву мы…
– О Марке, – бросила она.
– Ладно. Вы слышали пастора. Глаза закрыли, головы опустили. «О, Улыбающийся Бог. Кто жаждет более тебя? Кто выходит из песка, как ты, и поглощает все, что Он видит? У кого зубы больше? Кто еще есть огромная многоножка? Никто. Только Ты, наш милостивый Улыбающийся Бог».
Когда они читали молитву, пастор дала Гордону баночку с густой черной пастой, пахнущей немного мхом и немного мочой. Никто из остальных понятия не имел, из чего сделана паста (она была изготовлена из толченых многоножек), но он помазал ею у каждого под правым ухом, очертив три пересекающихся треугольника.
– Итак, вы помазаны, да будете вы съедены, – продолжал Гордон. – Итак, вы посвящены, да будете вы поглощены. Итак, вы вместе, да пребудете вы вместе во чреве Улыбающегося Бога. Посему все мы говорим…
Все сказали:
– Аминь.
– Ну, отлично! Вместе мы посвященные, поглощенные, – сказала пастор Мунн. – Это здорово. Теперь можете сесть или как хотите. Да, вот что! Сейчас я могу показать вам книгу. Я хочу показать вам книгу. Все так быстро происходит. Это очень чудно.
При этих словах даже Гордон, похоже, насторожился. Жители Найт-Вэйла в большинстве своем неодобрительно относятся к книгам, считая, что те в лучшем случае являются пустой тратой времени, а в худшем – ловушками, расставленными Тайной полицией для выявления любопытных субъектов, дабы изъять их из общества. Кроме того, Гордон был единственным старейшиной в комнате. Ему одному полагалось видеть, какую такую увлекательную книгу пастор Мунн собирается вытащить на свет. В глубине души он ненавидел книги и боялся их, и предпочел бы, чтобы ему никогда не пришлось их читать, но если кто-то в этой комнате и заслуживал права прочесть книгу, так это он.
До начала чтения молитвы стол пастора был пуст, но теперь на нем лежал огромный том, переплетенный в никому из них не известную кожу (это была шкура многоножек). Обложку украшал затейливый узор из вбитых в кожу гвоздиков, соединенных кусочками проволоки.
– Это «Книга поглощения», – объявила пастор, с гордостью похлопывая по фолианту рукой. Несмотря на огромные размеры стола, книга, казалось, занимала очень много места. – С нею мы обратимся к нашему Богу. Это называется Призывом.
– Откуда последователи взяли эту книгу? – спросила Стефани, как всегда интересовавшаяся академической стороной вопроса. Ей не терпелось стать церковной старейшиной и получить право читать великие предания, сказания и тайны церкви. – Она всегда у нас была?
– Она была написана пророком Кевином, – ответила пастор. – Кевин был заметной фигурой в церковном предании. Когда-то он работал радиоведущим в городе под названием Пустынные Скалы, пока однажды не обнаружил старую дубовую дверь. Он вошел в эту дверь и попал в рай, где встретил Улыбающегося Бога. Вернувшись оттуда, он принес с собой послание Улыбающегося Бога, которое затем распространял в своих радиоэфирах, пока не исчез. Говорили, что он вернулся в рай, дабы пребывать там с Улыбающимся Богом: Кевин любил Улыбающегося Бога, как никто другой. И он смог наблюдать Его привычки и потому написал свою книгу. И книга эта была передана мне. В смысле, передана не так давно. Наша религия еще не старая.
