Выехал я правильно, выдерживая курс, и ошибся всего метров на пятьдесят, взяв к востоку от очередной приметы – обточенной ветром и дождем скалы с двумя верхушками, поразительно похожей на католический храм где-нибудь в Мексике – я видел такие на фотках.
Скала поднималась у начала обширного лавового поля – в той же Мексике такие места называют «мальпаис».
Никакого вулкана я не заметил поблизости, зато извергнутой лавы было вдоволь – мальпаис поднимался метров на тридцать в высоту, стелясь толстыми слоями, словно небрежно сложенный торт, только невзрачного серого цвета, как слоновья шкура.
Иные прослойки темнели чернотой с лиловым отливом, а кое-где тускло отсвечивали натеки вулканического стекла, желтого с темно-коричневым.
Поверхность мальпаиса была ровной, если не замечать едва заметных перепадов, гребней и бугров, и на него было бы нетрудно заехать, но Саул не зря предостерегал меня от такого неразумного шага. Сложность даже не в том, что поверху тянутся глубокие трещины, а под каменными пузырями, тонкими, как яичная скорлупа, таятся губительные колодцы. Причина тут другая – лава только издали кажется гладкой. На самом-то деле она вся в каменных колючках, зубьях, лезвиях – любую подошву сносишь за несколько часов, а шины порвешь до самого корда.
Так что надо было пробираться понизу, через разломы и лавовые туннели. Весь мальпаис был расколот на части, как пирог, порезанный на куски, но лишь одна расщелина пересекала его насквозь, все остальные лишь заводили в тупики.
Чтобы пройти по этому лабиринту, я рулил, держа листок с «картой» в руке. Рулил, не торопясь, аккуратно вписываясь в повороты, проезжая под нависавшими арками, минуя темные проходы, широкие, как туннель метро – это лава «строила» подобные «трубы», края остывали, а жидкий каменный расплав, исторгнутый из недр, сливался, растекаясь на десятки километров, образуя первый слой мальпаиса.
Края разлома то задирались на высоту пятиэтажного дома, ужимая небо до индиговой ленточки, то расширялись в небольшие полянки, где росла трава и даже деревья. Видать, тут лава встретила препятствие в виде скалы и обтекла ее, обнося живой пятачок раскаленной массой.
Ближе к середине лавового поля я еще больше сбросил скорость и вскоре увидел особую примету – довольно большое круглое озеро. Вода в нем ярко голубела, рождая подозрения – небось, какая-нибудь вулканическая химия ее расцветила, уж больно живописна.
Озеро было окаймлено все теми же слоистыми стенами застывшей лавы, а с левого края вдоль воды тянулся галечный пляж вполне достаточной ширины – «Урал» проедет.
Но Саул трижды проговорил мне насчет ма-аленьких секретиков озера. Так что лучше обождать.
Затормозив на возвышении, подальше от воды, я стал ждать, заодно отдыхая – считай, все утро в дороге. Даже глаза закрыл, словно подремать собрался.
Минут через пять я ощутил слабый толчок и гул. Гул усиливался, и вот посередине озера вздулся огромный купол воды. Лопнул, извергая белопенные гейзеры, опал, но тут же поверхность заволновалась снова, вспучилась, заходила водоворотами.
Волны метровой высоты разошлись, накатываясь на узкий бережок, и тут уж все озеро вскипело, заходило, словно сильнейшая буря перемешивала его воды. Уровень стремительно рос, озеро поднялось на два человеческих роста, и я покачал головой. Что было бы, если бы я рискнул проехать? А ничего.
И машину бы утопил, и Саула… Да всех!
– Какой же я умный!
Бурление в озере утихло, волны, гулявшие от берега к берегу, перестали колошматить о скалы. Только грязная пена плавала кругами, да время от времени булькотели пузыри.
Вода уходила, сливаясь через проход в скалах, и вскоре показался пляжик. Он еще был залит где-то человеку по колено, но я не стал ждать – выжал сцепление и тронулся.
Разгребая колесами мелкую воду, «Урал» обогнул озеро и съехал по мокрому скату, источенному желобами, по которым опорожнялось озеро.
Дальше было просто – разлом в лавовом поле пролегал прямо, как разруб, и вывел меня в микропустыню. Круг или овал в километр поперечником был усыпан крупнозернистым песком, сложившимся в барханы.
А за этими Кара-Кумами возвышалась весьма заметная примета – исполинская башня, метров триста в высоту.
Даже не башня, а квадратная платформа, вознесенная на могучих решетчатых фермах. Что там находилось, на той платформе, снизу не увидишь. Может, там какие-нибудь… эти… флаеры. Или глайдеры. Или еще что летучее на антигравах.
А может, там просто гладкая площадка. Фиг его знает…
«Урал» проехал между колоссальных стоек, отливавших металлом, я сверился с компасом и осторожно направил машину в гущу кустарника.
Зеленые колючие плети натягивались и лопались, трещали под колесами, а потом вдруг – раз! – и грузовик выкатился на шоссе.
Ламинированное шоссе.
Только теперь я понял, почему его так назвали. Дорога была широкой, метров двадцать пять в ширину, и залита чем-то стекловидным – прозрачный пласт на глубину штыка лопаты покрывал раковистый, пористый грунт, выглаженный и пропеченный.
Притормозив, я остановился и выбрался из кабины. Устал.
Пусть меняют. Обойдя «Урал», я отпер дверь в кунг и заглянул внутрь.
– Привет! Саул, как ты?
– Жив… – донесся слабый ответ.
– Все путем, мы уже на Ламинированном шоссе! Федь, смени меня, ладно?
– Не вопрос, – кивнул охранник и покинул кунг.
А я со всеми удобствами расположился на койке и ноги свесил.
Кузьмич задумчиво чесал в бороде, Эдик прилип к окну, а Саул то в потолок глядел сосредоточенно, то на меня косился. «Урал» качнулся и поехал – плавно, безо всякой тряски, не шатаясь даже. Дорога – зеркало! При этом стекломасса под колесами не скользила, держала шины. Я усмехнулся: вот теперь точно, как на туристическом автобусе!
Усталость моя прошла, я бездумно пялился за окно, где мелькали деревья и скалы, блестели речушки, распахивались просторы лугов, на которых паслись невиданные ранее звери – длинношеие, покрупнее буффалодонов. Они тяжеловесно перемещались, колыхая отвисшими зобами, а их маленькие головы скрывались в кронах деревьев, то и дело вздрагивавших, – видать, зверюги трапезничать изволили.
– Это пантотерии, – развеял тьму моего незнания Эдик. – А вон там, видишь? Такие, как черепахи? Это панцирники.
– A-а, вижу…
В высокой траве, выгрызая себе обед, ползали здоровенные твари, смахивавшие на черепах или, скорее, броненосцев. Костяной панцирь покрывал их сверху, а голову защищало что-то вроде шлема с гребнем. Однако панцирник не полагался исключительно на броню – за животным волочился толстый хвост с булавой на конце. Как съездит такой по «Уралу», и капремонт не поможет…
Дорога была до того гладкой, что меня поневоле укачало. Так я и задремал.
