Окончив школу, я поступил на заочный факультет Красноярского политэна. С учебой было сложно, ведь выезжать на сессию я не мог, но председатель Совета использовал какую-то хитрую схему, в итоге я стал обладателем диплома инженера-радиотехника.
Выпускников вузов на Манге было очень мало – не всякий ректор поддавался на уловки «Архипыча», а если и поддавался, то лишь для считанных абитуриентов.
Началась моя работа. Мы ставили вышки-ретрансляторы, чтобы и в Новой Ялте, и в Новом Харькове можно было принимать телепередачи – мы их записывали «снаружи», а потом прокручивали «внутри».
«Время», «Будильник», «Служу Советскому Союзу», «Музыкальный киоск», «В мире животных», «Международная панорама», «Клуб кинопутешествий»… Мы все смотрели!
Потом меня призвали – нет, не в армию, а на трехмесячные военные сборы. И тут-то все хорошо совпало.
Обычно парни-мангианцы проходили курс молодого бойца и отправлялись по домам, но мне повезло. И моему взводу тоже – я ведь при погонах был, младлей, как-никак!
Тогда резко активизировались упыри. Эти твари нападали буквально каждый день, а цвергов они просто затерроризировали. Текуи сам обратился за помощью и объяснил, что целое гнездовье переселилось, утвердившись недалеко от святилища.
Надо сказать, мы удивлялись такой живучести сока-со. Ведь у них нет самцов и самок, есть только матка, которая откладывает яйца, а упыри-няньки их выхаживают. Казалось бы, чего проще – расстреляй матку, и всего делов. А ты попробуй подойди к ней! Десятки упырей-солдат будут стоять насмерть, живота своего не жалея. Даже няньки, и те бросаться станут!
И все же мы решились, терпенью подошел конец.
Цверги наступали с севера, двигаясь по коридорам ТБ, а мы с юга. Начали мы в полдень, когда все упыри давно вернулись с охоты и спали, заняв все лежбища. Очереди из «Калашниковых» их разбудили.
И начался ад.
Упыри выли и визжали, как черти, да и сами были похожи на бесов, бросались в атаку, а мы стреляли, стреляли, стреляли…
Мельтешение фонарей, тусклый свет моховищ, огонь факелов, зажженных цвергами… И тени, страшные тени по стенам.
Напор упырей был страшен. Призывники и бывалые офицеры держали оборону, не позволяя ни одному гаду уйти, и только одному моему взводу удалось пробиться к гнездовью.
Там стояла страшная духота, стены были затканы будто паутиной, но толстым слоем, бугрившимся валиками и сочившимся теплой, вонючей влагой. Наверное, именно из-за влажности моховища светились ярко, так что было хорошо видно.
И нас встретили самые здоровенные, двухметроворостые солдаты. Эти не выли, набрасывались молча, но с диким остервенением. От их клыков и когтей погибли Олег Зенков и Вовка Дьяков.
Но мой взвод не зря прорвался – все мы были охотниками и не умели промахиваться. Напряжение было такое, что нервы стонали. Меня все же цапнули за левую руку – и она повисла плетью. А потом и вовсе чуть ногу не порвали – я сначала пристрелил упыря, а потом уже сунул ствол между его челюстей и развел их, как капкан. Штанину долой, укол, индпакет – и снова в драку.
Трое человек связали боем последних защитников гнездовья, а я прохромал к матке, отвратительной туше, мокрой, вонючей, склизкой, и выдал длинную очередь…
В госпитале я провалялся всего неделю, после чего вернулся на службу.
В Усть-Герросе как раз спустили на воду бронекатер «Богатырь», и я ходил на нем механиком. По Герру мы поднимались вплоть до Кругосветного хребта, где река поворачивала на север. Вернее, она там вытекала – из Большого озера.
И к Меридианным островам мы ходили. Там, в одном месте, когда случался отлив, обнажался верх ТБ. Однажды в Совете решили даже обогнуть континент, выйдя морем к западному побережью.
Мы запаслись соляркой и двинулись на юг. Там джунгли разрастались еще пуще, чем на наших родных берегах, а жара поднялась такая, что хоть яичницу жарь на броне. Потянулась пустыня, берег выдался к востоку, так что приморский хребет растаял на горизонте, зато Меридианный как бы приблизился, «выходя» на сушу.
«Богатырь» угодил в узкий и длинный залив, наподобие Калифорнийского на Земле. Пришлось нам выбираться обратно, огибать полуостров и следовать дальше на юг. А там берег стал снова удаляться, выгибаясь к западу.
Все взбодрились, наблюдая сушу к норд-весту, а потом и вовсе к норду от корабля, но через пару дней нас постигло разочарование – суша вновь потянулась на юг, тая в мареве.
Командир корабля решил пройти еще, сколько возможно, а затем попытаться одолеть горы, отвесно выступавшие из воды. Была надежда, что твердь перед нами – всего лишь узкий перешеек, вроде Панамского. Но надежда не оправдалась, и мы повернули обратно.
Впрочем, в Совете все равно были рады – ведь мы резко раздвинули границы изведанного мира!
На сборах мне так понравилось, что я даже не хотел уходить. Но пришлось вернуться к работе. Мы строили АТС, запустили третью программу телепередач – местную, со студии в Ново-Сталинке. А потом я женился.
Ее звали Наташей. Она была хорошенькой, с великолепным, гибким телом, с тонкой душой и светлым умом. Наташка вроде бы и не отвечала полностью моим представлениям о красавице – была не высокой, не блондинкой и не с пятым размером груди, – но другой я и не хотел.
Мы встретились случайно, когда нас опять командировали в помощь совхозу, «на картошку» – выражение «на махи» не привилось. Всего-то неделю мы провели в полях, я Наташке и пяти слов не сказал, но время шло, и эта девушка занимала в моей душе все больше и больше места.
И дело дошло до того, что однажды я предложил Наташе стать моей женой. Девушка очень удивилась и… нет, не отказала, а просто увильнула от ответа. Дескать, и занята она, и экзамены на носу, и вообще…
Прошла весна, минуло лето. Я продолжал время от времени заглядывать к Наташе. Мне кажется, уже и любви-то особой не осталось во мне, я ходил просто по инерции или не решаясь все бросить.
И вдруг в октябре, выглянув из кухни, где она месила тесто, Наташка спросила: «А чего ты мне предложение не делаешь?»
Я растерялся настолько, что все мысли покинули меня. И повторил те самые слова, которые девушки порой ценят даже выше признания в любви.
Потом была свадьба. Мы танцевали с Наташей. Она была в белом платье невесты, с фатой, я в костюме. У меня было полное понимание того, что в нашей паре любовью болен я один, а Наташка так и не «заразилась».
Когда же музыка стихла, моя молодая жена сказала: «Одно горячее сердце обязательно зажжет другое!» Наверное, она имела в виду себя…
По-всякому у нас было. И хорошо нам было иногда, и ругань была, обиды и ссоры, скандалы и истерики. Наташа меня даже выгоняла из дому, причем дважды. А когда это случилось в третий раз, опять-таки, из-за совершеннейшего пустяка, я ушел.
Мои честь и достоинство не выдержали – не могу я терпеть унижение. Так мы расстались, а я понял, что развод – это всегда поражение. Окончательное.
