– А мы куда сейчас? – осведомился Бунша. – На Геррос?
Я мотнул головой.
– Нет, на Центральную площадь.
Кузьмич посмотрел на меня недоверчиво, а потом ухмыльнулся.
– Ну, ты наглец!
– Да там проще всего, только надо в обеденный перерыв попасть, чтобы нас никто не заметил.
– А скоро уже… У них же с двенадцати? Ну вот…
Показались дальние дачи – на огородиках вкалывали граждане пенсионного возраста. Потом мы миновали железнодорожный переезд со шлагбаумами, проехали под трубой нефтепровода, поднятой на бетонных опорах, и выкатились на улицы Нового Киева. Ново-Сталинки.
Я усмехнулся, подумав, что благодаря амнезии обрел память сразу и землянина, и мангианина. Москва и Подмосковье мне были так же близки, как Новая Украина. И это тоже ценно – расширяет понимание.
Я же помню – теперь помню! – как горел желанием ворваться в Ново-Сталинку, поливая из пулеметов всех этих гвардейцев и бомжей. А теперь я и сам Бомж. Погоняло такое…
– Приготовились… Кузьмич, держи свой винтарь и не выпускай…
Я неторопливо выехал на площадь. Директорат покидали последние сотрудники, торопясь на обед. Многие спешили в кафешку напротив, перекусить и вернуться в пустое и гулкое присутствие – посидеть, отдохнуть от надоедливых посетителей.
– Эдик, – сказал я, – сейчас я выйду, а ты займи мое место. Когда я махну тебе рукой, трогайся – и въезжай в портал. Я запрыгну. И смотри, чтоб далеко не отъезжал! Понял?
– Ага! – сипло ответил Лахин.
Кузьмич осклабился и надел темные очки – для пустыни самое то. В своей панаме, седоусый и в солнцезащитных очках, Бунша смахивал на гангстера, на какого-нибудь подручного дона Корлеоне.
– Я пошел.
Темные очки я тоже надел – на Деште слишком яркое солнце. Неторопливо перейдя площадь, я вышел к небольшому скверику перед порталом. Проехать по центральной аллее было несложно, и никаких цветов мы не помнем.
Хорошо хоть сиеста – на солнцепеке было жарковато, и никого не тянуло преть на лавочках. Стало быть, свидетелей не будет.
Сделав знак Лахину, я повернулся к порталу. Вроде бы никто не видит. Вложив правую руку в отпечаток пятипалой ладони, я коснулся трех ромбических выпуклостей подряд.
Получится у меня или нет?
В проеме портала был виден въезд на улицу 50 лет Октября. Вид подернулся рябью, пошел волнами и как-то сразу, пугающе быстро сменился совершенно иным пейзажем – красными барханами и лиловыми западинами между песчаных волн. Солнце на Деште клонилось к закату.
«УАЗ» прокатился по аллее, слегка притормаживая перед порталом. Я запрыгнул, держась за раму.
– Вперед, вперед!
Машина взревела мотором, шины ширкнули – и Манга оказалась позади. Я резко обернулся – все, мы там, то есть здесь. За порталом в виде громоздкой буквы «П» виднелись такие же барханы и дюны, как и перед нами.
Пыля на гребешке дюны, к нам быстро семенил длинноног.
– Кузьмич!
– Вижу.
Вскинув «Зиг-Зауэр», Бунша выстрелил, перебивая «паука» напополам.
– Эдик, освободил место.
– Ага…
– Быстро, быстро! И вооружись. Увидишь длиннонога – стреляй, эти твари очень уж быстрые.
– Ага!
Перед тем, как сесть за руль, я мельком осмотрел портал и сразу обнаружил то, что искал, – на ровной и гладкой поверхности между двух отпечатков было написано торопливым Наташкиным почерком: «Миша пошел в разведку, но не вернулся. Оч. опасны пауки! В бинокль хор. виден еще 1 портал, прим, в 3 км. Попробуем там».
Я вздохнул. Наташка писала будто бы мне одному, а не предупреждала идущих следом. А писала именно она – таких «р» и «д» я ни у кого больше не встречал.
– Поехали! Они отправились вон к тому порталу, через этот обратно не вернешься, он односторонний. Да, на всякий случай – избегайте солончаков – там, под землей, очень неприятные твари живут.
– Воздух какой… – проговорил Кузьмич и засмеялся. – Не пугай, Санька! Это ж так здорово – еще один мир!
– Да я разве спорю!
Я тронул «УАЗ», поправив бейсболку. У меня с детства большая голова после рахита, не всякая шапка налезет. В школе даже Головастиком дразнили. Может, того бандоса, что Саула пытал, тоже в детстве заставляли рыбий жир пить? Ух и гадость…
Взревывая мотором, машина двинулась склоном бархана. Песок был рыхлым, но его скрепляли корни росохватки – это растение высовывало побеги из песка лишь ночью, когда холодало. Корневая система у росохватки напоминала рыбачью сеть, да в несколько слоев, скрытую под тонким слоем песка, – утренний туман поглощался, впитывался миллионами корешков-волосков.
Хочешь жить – умей вертеться.
Обвалив верхушку бархана на такыр, глинистую плешь между наносами песка, всю покрытую растрескавшейся грязью, мы добились того, что из глубины показался хватун, расщеперивший свои челюсти.
– Кушай, не обляпайся! – крикнул Эдик.
Лахин чувствовал себя ребенком, очутившимся в «Детском мире», где никого нет, – играй, с чем хочешь, трогай все, что нравится!
Мы проехали около половины пути до второго портала, когда целая вереница длинноногое показалась из-за дюны. Их конечности сновали бешено, будто шатуны, едва касаясь взрываемого песка. Скользя по склону, стая развернулась в цепь и бросилась на «УАЗ», быстро, очень быстро взбираясь по песчаному откосу.
– Огонь! – крикнул я, выжимая педаль газа. – И берегите патроны!
Кузьмич вскинул винтовку, одним выстрелом снимая длиннонога посередине цепи, которая помалу заворачивалась в скобку.
– Эдик, крайних снимай!
Лахин дал очередь. Пули, в основном, пускали фонтанчики по гребню, но парочка достала-таки и любителей человечинки – одному «пауку» перебило ногу в суставе, брызгая зеленой гадостью, а другому разворотило весь низ брюшка.
Матерясь, Бунша привстал, стреляя у меня над головой, – в ушах зазвенело – но мимо. Подскакивавший «уазик» не слишком способствовал меткости. А длинноноги наседали, догоняя и окружая машину, – пять тварей заходило справа, если я правильно сосчитал, а еще три бестии пылили слева.
Они мчались с каким-то неприятным хрустом, будто великан какой комкал листы плотной бумаги. Ноги у «пауков» так и мелькали, а две передние они держали на весу, сгибая и вытягивая, готовясь уцепиться, схватить, сдернуть, навалиться…
Я не выдержал и выхватил «Гюрзу» – у меня и с левой получалось не слабо. Держа баранку одной правой, я послал пулю в самого настырного – он скакал в паре метров от борта, так что промахнуться было бы стыдно.
Ну, стыдиться мне не пришлось – входное отверстие в головогруди «паука» вышло здоровым, кулак пролезет, а выходное и вовсе растрепало паучью плоть, брызгая слизью и рваными потрохами.
