Тут как раз завыл поезд, нагоняя воздуху из туннеля, и выбежали вагончики. Мы вошли.
– Осторожно, двери закрываются, – проговорил заботливый женский голос. – Следующая станция – «Проспект Маркса».
Там мы и вышли.
Я специально заговаривал с людьми, и они отвечали мне, принимая за приезжего. Объясняли, как пройти к ГУМу и где тут «Детский мир». Но вот когда мы просто шли в толпе, заметно выделяясь своими рюкзаками, да и одеждой, никто, как будто, нас не видел. В упор. Даже бдительные милиционеры, которых вокруг было достаточно.
Перейдя на станцию «Площадь Свердлова», мы дождались поезда и сели.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Горьковская».
Моторы, пускавшие дрожь по полу, завыли, сначала медленно, потом все быстрее раскручивая колеса, и поезд втянулся в туннель.
Поругивая (про себя) Лахина с его опытами, я ждал, когда же нас перебросит обратно. Страх был – а вдруг я снова потеряю память? Тот Ромка, видать, забыл пару минут своей жизни. А вдруг у меня снова пропадут годы?..
Внезапно стук колес и вой моторов сменили тон – поезд подъезжал к станции. И вот она ворвалась, понеслась мимо, замелькали пилоны, выложенные светло-серым мрамором.
– Станция «Горьковская». Переход на станцию «Пушкинская».
– Доехали, – разлепил губы Лахин.
– Выходим? – глянул на меня Бунша.
– Потерпим, – процедил я.
– Осторожно, двери закрываются…
Зашипело, задренчало, завыло, застучало… Унеслось.
И снова темнота, мелькающие огни, вязки кабелей на бетонных стенах…
Поезд убавил ход. Я посмотрел на пассажиров. Они сидели, покачиваясь, дремля или сосредоточенно уставясь перед собой. Некоторые читали. И они что же – живые? Настоящие?
Выйдут сейчас, разойдутся по своим делам – кто домой, кто в театр, кто еще куда…
Мне стало немного не по себе. Это же не тени вокруг ходили, бесплотные, выдуманные, а люди! Думают же они сейчас о чем-то? Ну не куклы же это, не биороботы какие!
Неприятное, тяжелое и поганое чувство поселилось во мне.
– Станция «Маяковская».
Замелькали рифленые колонны и мозаики.
– Выходим, – буркнул я и поднялся, хватаясь за поручень – рюкзак тянул вниз.
Мы вышли на перрон, и вдруг как будто стало тише. Пассажиры торопливо расходились, и среди редеющей толпы были хорошо видны несколько человек, шедших «против течения». Но я видел только одного. Только одну. Свою бывшую жену.
Наташка была в обычных джинсах и кофточке, в кроссовках – весьма модно для 82-года. Проходившие мимо студентки завистливо поглядели на нее. Наталья шла неторопливо, по старой привычке погруженная в себя – голова ее была немного наклонена, она словно думала о чем-то. Раньше я всегда узнавал ее по этой походке.
– Ну, здравствуй, – сказал я.
Наташа сильно вздрогнула, подняла голову, и ее большие глаза стали еще больше.
– Ты!? – охнула она.
– Я, – признался я.
Бывшая моя буквально кинулась ко мне, вцепилась, обняла, прижалась, дрожа, – и бурно заревела. А я стоял, улыбаясь, и ласково гладил ее вздрагивавшую спину.
На нас оглядывались, но я никакого внимания не обращал на окружающих. Я нашел ту, которую искал.
– Это действительно ты? – спросила Наташка, оторвавшись от рыданий.
– Я, я…
– Санька – посвященный, – внес толику ясности Бунша. – Привет, Наталья.
– Ой, здравствуйте! – Наташа и обрадовалась, и засмущалась. – А как вы нас нашли? Мы… Ох, ну да, если посвященный… Ты что, и вправду…
– Вправду, – уверил я ее. – Вы прошли через нестабильный портал, и вам открылась «зеленая улица». Я и сам так пробовал, чтобы добраться до материнской планеты строителей порталов, но не получилось ни разу. Постоянно то заблокировано, то выключено. Вам самим оставался всего один переход или парочка, после чего вы уперлись бы в закрытые «ворота». Хорошо еще, что мы вас на Майе перехватили.
– Где? A-а… А мы эту планету сначала Морганой назвали, а потом передумали. Все так сложно…
– А остальные где? – поинтересовался Лахин.
– Николай Кириллович работает, а Ромка подрабатывает, студента изображает. Одна я неустроенная пока. Пойдемте со мной! Так здорово…
Мы покинули метро и всей толпой направились домой к «космическим робинзонам». Я шагал по улице Горького, и меня мурашки пробирали.
Я чего угодно ожидал – борьбы с чудовищами, жаждущими крови Наташкиной, или погони за негуманоидами-похитителями, или еще какой голливудщины, но вот попасть в доперестроечную Москву не рассчитывал никак.
У меня даже эмоции «подсели», я воспринимал все происходящее словно через толстое стекло, пришибленный и обалдевающий.
– Наталья, а чего это мы аж до «Маяковской» доехали, и ничего? – поинтересовался Бунша.
В отличие от меня, Кузьмич пребывал в отличном настроении.
– Сфера расширяется! – выдохнула Наташка. – Мы тут уже больше месяца, за это время нам стала доступна вся Москва!
– Не может быть, – вяло запротестовал я.
– Может! – с жаром парировала бывшая. Ром ка доезжал до «Черкизовской», а я – до «Юго-Западной»!
Я вздохнул.
– Не знаю… Я, хоть и посвященный, мало что понять могу во всех этих инопланетных делах.
– А почему вы дальше не пошли? – осторожно спросил Кузьмич. – Портал не нашли?
– Честно? – произнесла Наталья нерешительно.
– А то!
– Мы решили тут остаться!
– О как!
– Да! Сначала мы искали портал, это правда, а потом бросили. Мы поняли, что наше присутствие расширяет границы этого мира, и потом… Это же наша родная страна! Я тоже ничегошеньки не понимаю в том, что происходит, но здешний СССР ничем, абсолютно ничем не отличается от того, что был нами потерян. Мы как будто вернулись домой! Понимаете?
– Понимаю, – вздохнул я. – Но это все-таки Майя. Я бывал здесь трижды. Первый раз попал в реальность, на которую, наверное, какой-то транзитный гуманоид повлиял. А потом я, во второй свой приход, оказался в мире, созданном по моим собственным воспоминаниям. Понимаешь? Мир Майи очень пластичен, и реальность постоянно корректируется, подстраиваясь под каждого нового «проходимца».
– Ты хочешь сказать…
– Сколько лет Николаю Кирилловичу?
– Семьдесят два, кажется. А что?
– Это по его памяти сотворен новый мир, вот эта вот реальность. Конечно, Николаю Кирилловичу вашему не упомнить в подробностях даже один дом на Горького, и я не знаю, откуда майяне – или кто тут всем рулит – берут недостающую инфу. Но главное – это наша память, она – первоисточник.
