– Вариант «Матрица», – криво усмехнулся Лахин.
– Можно и так. Я ничего не утверждаю и не предлагаю ничего. Процесс идет, и мне неизвестно… Ох, да никому из нас ничего не известно! Мы тут стольких тайн причастились, что не знаем, куда от них деваться! Но это не настоящий Советский Союз, это даже не копия, а иллюзия, и до настоящей Земли отсюда десять или одиннадцать тысяч световых лет…
Кузьмич хлопнул по коленям и сказал весомо:
– Ждать надо! Утро вечера мудренее…
Кириллыч покивал задумчиво и прошаркал к окну.
– Вечереет уже… – проговорил он. – Москва – город яркий, я над нею ни разу еще звезд не видал… А может, ложился слишком рано? Я вам на полу постелю, у нас надувные матрасы есть…
Встали мы рано, хотя я толком не выспался – думы всякие одолевали, в расстройство вводили. Опять между мною и Наташей натянутость, опять она холодна… А что мне делать было?
Поддакивать? Но ведь неведомые корректоры реальности на Майе не спрашивают моего согласия или разрешения. Да и существует ли вообще жизнь на этой планете? И видел ли кто Майю такой, какая она есть, – вне Сферы?
Измученный сонмом вопросов, я заснул под утро, отчего и встал в мрачном настроении.
– А ты чего не на работе? – спросил я Кириллыча, сосредоточенно мазавшего баклажанную икру на горбушку.
– Здрасьте! Суббота же!
– А-а…
Умывшись холодной водой, я немного пришел в себя и стал собираться.
– Ты куда? – поинтересовался Кузьмич, выглядывая из кухни.
– Погляжу, как там… – пробурчал я.
– Погоди, сейчас все пойдем.
– Ладно, я во дворе постою.
Во дворе было уютно и тихо, шум с улицы Горького почти не доносился. Бабки уже оккупировали скамейки, выгуливая кто собак, кто внуков. Воробьи чирикали, кошки делали вид, что птички их не интересуют.
Нахохлившись, я наблюдал за этим праздником жизни.
Не размышляя, не рефлексируя.
Делай, что должен, будет, что суждено. Старина Аврелий был совершенно прав.
Вышел Кузьмич, степенно беседуя с Кириллычем. Показалась Наташа, старательно делавшая вид, что я – иллюзия.
Последним выбежал Ромка, и мы все пошагали на Горького, глядя вокруг во все глаза. Спускаясь к Красной площади, я и сам приглядывался – не изменилось ли что?
Кириллыч с Кузьмичом спорили.
– А кто, вообще, сказал, что Майя – это планета? – напирал Бунша. – Может, тоже какая-нибудь станция?
– Ромка, ты докуда вчера доехал?
– До Лосиноостровской, дядь Коль.
– О! – выставил палец Кириллыч. – Это сколько же десятков километров должно быть у той станции, а?
Я не вступал в споры и вообще ни с кем не разговаривал. Брел себе и брел. Вот уже и Центральный телеграф показался…
Я резко остановился.
– Чего ты? – удивился Эдик.
– Кириллыч, – позвал я. – Глянь.
– Куда?
– Туда.
Впереди, там, где еще вчера высился черный параллелепипед гостиницы «Интурист», красовался «Ритц-Карлтон».
– Началось… – выдохнул Кириллыч.
– Ты был прав, – спокойно сказал Эдик.
Я раздраженно пожал плечами. На этот раз моя правота лишь добавляла негатива.
– Возвращаемся, – решил Кузьмич. – Заберем рюкзаки – и уходим.
– Да, – пригорюнился Кириллыч, – другого выхода нет…
Возвращение наше затянулось. Мы будто продлевали момент расставания с мечтой, которая чуть было не исполнилась. Купили пончиков – настоящих, поджаристых пончиков, а не тех американских кругляшей с помадкой и кремом, которыми нас закармливают на Земле. Слопали их с чаем в кафешке, заглянули в книжный…
Я никого не торопил, а когда замечал новые анахронизмы в московской застройке, в толпе, в потоке машин, то отворачивался.
Прихватив рюкзаки – Кириллыч с Ромкой тоже нагрузились, – мы двинули к метро.
– Куда? – спросила Наталья, обращаясь к Бунше.
– Метро «Дзержинская».
Когда мы доехали до нужной станции, там уже висели другие буквы, складываясь в «Лубянку».
Я провел всех в служебное помещение и открыл портал. Пока все проходили, я смотрел за открытую дверь. Оттуда несся глухой шум шагов и человеческого гомона, машинных звуков и нескончаемого московского гула.
Повернувшись, я покинул Майю, перенесясь на Иелу. Не самая гостеприимная планетка, зато так быстрее всего.
Портал был прикрыт сверху прозрачным куполом – это был пузырь из модифицированного пространства. А вокруг лежала ночь.
Вот только темно не было – небо над Иелой пылало. Сверхмощные сияния, которые обычно зовут полярными, полыхали в вышине, змеились и трепетали, а в зените калился белый кругляшок.
– Это солнце здешнее, – неохотно объяснил я. – Было светило как светило, пока не превратилось в нейтронную звезду. В пульсар. А все, что вокруг, это не снега. Это вымерзшая атмосфера.
Пласты рыхлого снега лежали недвижимо – на Пеле не дули ветра, чтобы мести порошу. По снегам метались яркие отсветы, время от времени осеняя еще один портал – метрах в двухстах от того, что высился у нас за спиной.
– Приникаем к стенке и медленно давим на нее, – инструктировал я. – Она облепит вас, как коконом. Так и прошкандыбаем…
Показав пример, я очутился будто в раздутом прозрачном скафандре. Не верилось, что столь тонкая пленочка способна защитить от чудовищной радиации снаружи, тем не менее это было так.
Переваливаясь на плотном снегу, я побрел к порталу. Когда-то Пела тоже была землеподобной, а теперь об этом напоминали лишь красноватый азотный лед и голубой кислородный.
Впереди, словно мыльный пузырь, засиял купол над порталом. Осторожно приблизившись, я вжался в податливую «стенку» и слился с ней. Было холодно, под ногами поскрипывали отдельные снежинки.
Вторым подошел Кириллыч. Прижался и – оп! – оказался внутри.
– Ничего так прогулочка! – хмыкнул он.
– Да уж…
Собрав всех, я вывел их прямо на Центральную площадь.
– Хорошая была экскурсия… – вздохнул Удалов.
Кузьмич лишь покивал задумчиво.
– Мы за пару дней увидели столько, – проговорил Эдик, качая головой, – сколько другие и за десять жизней не увидят.
– Да-а… – зажмурился Ромка.
Все стали прощаться, расходиться, а мне спешить было некуда. Я присел на лавку в тени портала и оглянулся – ни одного любопытствующего бездельника. Задержалась и Наташа.
Повернувшись ко мне, она сказала ясным и звонким ГОЛОСОМ:
