То, чего не увидишь в Мекке, — это культ, обрядовая сторона христианства, величественные храмы и торжественные богослужения, лики святых, глядящие огромными очами с икон греческого письма, стройные церковные хоры, причудливые и роскошные облачения высших сановников церкви и аскетизм монахов, замкнувшихся в праведной жизни за стенами монастырей. Согласно легенде, с одним из таких монахов встретились Абу Талиб и его спутники неподалеку от города Басры.
Здесь Абу Талиб обычно останавливался для послеполуденного отдыха у стен монастыря, в одной из келий которого жил монах Багира. Багира, неоднократно видевший Абу Талиба, никогда с ним прежде не заговаривал. Поэтому Абу Талиб был очень удивлен, когда на этот раз, как только караван сделал привал, Багира вежливо пригласил всех в свою келью — отдохнуть и разделить с ним трапезу.
«Я приготовил еду для вас, о люди племени Курайш, и хочу, чтобы вы пришли ко мне все, знатные и незнатные, свободные и зависимые», — сказал Багира.
Абу Талиб и его спутники, оставив Мухаммеда под деревом присматривать за поклажей (они посчитали его слишком юным для такой чести), отправились в гости к монаху. Но Багиру, собственно, интересовал только Мухаммед — из таинственных и мудрых книг, которыми обладали христиане, он знал о скором появлении нового великого посланника Бога и, что самое важное, знал точные его приметы. Еще когда караван приближался к монастырю, Багира из окна своей кельи увидел, что над ним движется небольшое облако, которое бросает тень на одного Мухаммеда. Когда караван остановился под деревом, произошло чудо — облако тоже остановилось над Мухаммедом, а ветви дерева сплелись над ним, чтобы тень была гуще. По этим знамениям Багира понял, что перед ним будущий посланник Бога.
Ни на ком из пришедших к нему курайшитов он не увидел знаков божественной избранности и добился, чтобы позвали Мухаммеда.
Когда трапеза закончилась, он осторожно стал расспрашивать Мухаммеда о его жизни, в том числе о содержании его снов, и еще больше укрепился во мнении, что перед ним будущий пророк.
Далее Багира самым подробнейшим образом осмотрел Мухаммеда и обнаружил, что описание, данное в таинственных книгах, полностью совпадает с внешним видом стоящего перед ним подростка. Особенно убедительно выглядела «печать пророчества», поставленная на Мухаммеде с самого рождения, — это было крупное, величиной с грецкий орех родимое пятно на спине, между лопатками. Когда же Багира узнал, что Мухаммед сирота, что тоже было предсказано, у него не осталось ни малейших сомнений в его божественной избранности. Он наказал Абу Талибу скорее увезти племянника, которому предопределено великое будущее, обратно в Мекку и тщательно оберегать его.
Абу Талиб послушался Багиру и быстро отвез Мухаммеда в Мекку, естественно закончив сперва все свои торговые дела в Сирии.
Между прочим, впервые упомянутая в этой легенде «печать пророчества» действительно существовала, и Мухаммед не только охотно ее показывал любопытным, но и сам искренне верил, что это не просто большое родимое пятно, а таинственный знак, своего рода тавро, которым Бог, верховный пастырь, пометил его, подобно тому как арабы метят свой скот.
В остальном эта легенда интересна главным образом тем, что в ее основе мог лежать реальный факт контакта Абу Талиба и его спутников с каким-либо христианским проповедником, «ловцом душ человеческих», для которого подросток-язычник являлся самым перспективным объектом проповеди, не рассчитанной на немедленный успех. Эта легенда, несомненно, предназначена для арабов, так как ссылка на таинственные, полные глубочайшей мудрости книги христиан, в которых содержится подробное предсказание будущего, для самих христиан звучала неубедительно — христиане чаще были склонны наделять подобными книгами восточных мудрецов, обладателей неведомых христианскому миру тайных познаний. Не случайно к колыбели Христа первыми поклониться приходят с далекого Востока волхвы, которым тоже были известны чудесные знамения и которые после этого навсегда исчезли в глубинах своей неведомой родины.
Продолжительное и увлекательное путешествие, безусловно, должно было обогатить любого двенадцатилетнего подростка огромным количеством ярких и навсегда запоминающихся впечатлений. В данном же случае путешествие совершил отнюдь не «любой» подросток, а Мухаммед, вся последующая жизнь которого показала, что он с детства был исключительно и своеобразно одаренным человеком, способным тщательно и причудливо перерабатывать и использовать в своем творчестве все знания и впечатления, которые ему, человеку неграмотному, удавалось получить каким-либо путем. Обыденная и ничем не примечательная поездка приобрела важное значение только потому, что в ней участвовал не кто-нибудь, а Мухаммед. Не надо забывать, что это Мухаммед на спине мерно идущего верблюда пересек горы Хиджаза, плоскогорье Неджда и пески Сирийской пустыни, Мухаммед слушал легенды, которые рассказывали на привалах, Мухаммед видел разнообразную пеструю жизнь встречавшихся на пути оазисов, Мухаммед побывал на окраинах самой высокоцивилизованной страны того времени — Византии. И только поэтому утомительная и скучная, в общем, торговая поездка Абу Талиба превратилась в чудесное и исторически значительное событие. Впрочем, эта поездка имела и важное, но сугубо прозаическое значение для Мухаммеда — он получил ценный урок вождения караванов, что ему очень пригодится в дальнейшем.
Мухаммеду было лет пятнадцать, когда закончилась война Фиджар, которую арабские историки назвали нечестивой войной, так как она началась в священные месяцы. Зачинщиком выступило племя кинана, верный союзник курайшитов. Кинаниты напали на караван, который из Йемена, находившегося под контролем Персии, направлялся в обход Мекки к берегам Евфрата; охраняли караван люди из племени Кайс Айлан. Как только кинаниты разгромили караван по дороге в Таиф, курайшиты тотчас же выступили к ним на помощь. Решающая битва с кайситами и их союзниками произошла близ Таифа.
Мухаммед ничем не прославился в бою, он был простым оруженосцем своих дядек, собирал и подавал им стрелы. Но это было, безусловно, важное событие в его жизни — он видел настоящую крупную битву, участвовал в ней, наблюдал, как разные люди ведут себя в минуту опасности и перед лицом смерти, усваивал на практике этику и мораль войны, когда убийство «чужих» становится героическим и похвальным поступком, а захват их имущества — благородным подвигом.
Арабы не умели и не любили сражаться в строю, для этого им не хватало прежде всего дисциплины. Поэтому сражение превращалось, по существу, в совокупность отдельных единоборств; к концу битвы обычно хорошо было известно, кто кого убил, кто кого ранил, кто проявил смелость и сообразительность, а кто нерешительность и трусость. Такая манера вести бой позволяла безошибочно судить о личной воинской доблести каждого араба.
Участие в войне, как и участие в отдельном сражении, было делом добровольным, но не пожелавший идти на войну араб рисковал покрыть свое имя несмываемым позором, если у него не было на то уважительных (в глазах соплеменников) причин. Только достаточно богатые сражались верхом — у большинства не было средств содержать лошадей; всадники получали в два-три раза большую долю добычи, чем пешие воины. Предводителю полагалась четверть всего захваченного. Отличившиеся воины также имели право на большую часть добычи, чем те, кто сражался плохо. Вообще, дележ редко обходился без споров, и часто еще в разгаре сражения отдельные воины прекращали бой и устремлялись за трофеями, если им казалось, что победа уже обеспечена; иногда это кончалось сокрушительным разгромом увлекшихся мародерством победителей.
