На его призыв откликнулись почти все мусульмане, бежавшие некогда из Мекки в Эфиопию: минуя Мекку, они высаживались на побережье Красного моря непосредственно против Медины, в порту Янбо (Йанбу), и беспрепятственно присоединялись к Мухаммеду.
Часть мекканских мусульман не подчинилась требованию пророка и не покинула город.
Некоторых мусульман задержали в Мекке курайшиты. Всего Мухаммед смог собрать в Медине не больше сотни мухаджиров, способных носить оружие; общее же их число вместе с женщинами и детьми достигало, по-видимому, нескольких сот.
Большинство мухаджиров уже около десяти лет исповедовало ислам, с его молитвами и постами, обрядами очищения и добрыми делами. Вера не была для них пустым звуком. Их религиозная фантазия, однако, не всегда укладывалась в рамки, предписанные самим Мухаммедом, но порой выходила из них, проникала в неожиданные для основоположника ислама области и нередко диктовала пророку линию поведения.
Отрывки из Корана, например, уже в это время приобрели в глазах верующих и чисто магическое значение — их использовали как амулеты и талисманы, прикладывали кусочки ткани или пергамента с начертанными на них божественными словами к ранам, веря в их целительную силу. Мухаммед не препятствовал этим проявлениям суеверия, хотя нигде в Коране не предписывал их верующим. Он тоже признавал исключительную целебную силу за молитвой и чтением Корана вслух, особенно для защиты от злых духов и колдовства; болезни же все-таки предпочитал лечить лекарствами и молитвами, а не одними молитвами.
Многие ревностные мусульмане шли дальше пророка и в требованиях «чистоты» повседневной жизни. Мухаммед еще очень уклончиво говорил о вреде вина, отмечая и его полезные свойства и настаивая лишь на том, чтобы верующие не молились после выпивки, а для таких мусульман, как Омар, вопрос о недопустимости вина был уже окончательно решен — своего взрослого сына, посетившего питейное заведение, благочестивый Омар избил до полусмерти, и его поступок был встречен остальными мухаджирами с полным одобрением. Мухаммед не любил языческой поэзии, считая ее греховной и вредной, но поэтов, исповедующих ислам и прославляющих его в стихах и поэмах, слушал охотно. Однако и он, завидев приближающегося Омара, просил поэтов замолчать, так как знал, что Омару, как и некоторым другим мусульманам, интерес ко всякой поэзии представляется предосудительным.
Приходилось Мухаммеду бороться и с крайними проявлениями религиозного подвижничества, со злоупотреблениями тяжелыми и продолжительными постами, еженощными многочасовыми молитвами, подрывавшими здоровье верующих.
Но не только вера, порой исступленная и фанатичная, порой умеренная или даже поверхностная, связывала мухаджиров с Мухаммедом. Большинство переселенцев из Мекки были бедны, и многие из них — благодаря исламу. «Богач» Абу Бакр, состояние которого некогда достигало сорока тысяч дирхемов, к моменту переселения в Медину имел всего лишь четыре тысячи дирхемов, то есть потерял за это время девять десятых своего имущества. Обеднение Абу Бакра объясняется не тем, что он покупал рабов-мусульман и отпускал их на волю — рабы стоили сравнительно недорого, что-то порядка четырехсот дирхемов, и выкупил он рабов не больше десятка. Имущество Абу Бакра, как и многих других мусульман, было растрачено на нужды всей общины и попросту прожито в те годы, когда бойкот курайшитов лишил их возможности зарабатывать себе на жизнь торговлей.
Мухаджиры вложили в предприятие Мухаммеда все или почти все свое состояние. Они порвали со своим племенем и покинули по его приказу родину. Назад в Мекку для большинства из них дорога была закрыта. Только торжество ислама и успех Мухаммеда, только завоевание реальной власти могли вернуть им утраченное и оправдать понесенные ими жертвы. Для них Мухаммед был не только пророк, но и вождь, выразитель общих интересов, главная ударная сила и единственная надежда.
В Медине обедневшие мухаджиры попали в еще более отчаянное положение.
Доходы от торговли в земледельческом оазисе были ничтожны, и эти доходы местные торговцы не намеревались выпускать из рук. Оазис был перенаселен, и даже тяжелая и низкооплачиваемая поденная работа лишь изредка перепадала мухаджирам; она не могла прокормить ни их, ни их семьи. Рассказывают, что Али носил из колодца воду для приготовления кирпичей, получая за каждую бадью всего по одному финику, и заработал за день шестнадцать фиников. Половину он отдал Мухаммеду, и эти шестнадцать фиников составили всю их еду в тот день.
— Неделями мы питались только хлебом, финиками и водой и даже не разводили огня, так как готовить было нечего, — рассказывала Айша много лет спустя. — Изредка кто-нибудь присылал нам мясо. Иногда по два дня подряд у нас не было хлеба.
Мухаджиры плохо приживались на новом месте. Все в Медине казалось им чужим, чуждым, нередко отталкивающим. Их не покидала тоска по родине, по сухой, знойной, почти лишенной зелени Мекке с ее любимым, величественным и успокаивающе-надежным храмом; сады и рощи финиковых пальм Медины не радовали их, а вода в оазисе казалась невкусной по сравнению с солоноватой водой священного источника Замзам. Более влажный климат Медины действовал на мухаджиров угнетающе, и они часто болели. Особенно страдали мухаджиры от малярии, с которой они никогда не сталкивались у себя на родине и к которой местные жители были не особенно восприимчивы. Теперь мы на собственном опыте знаем, как умирают люди, утверждали они, после приступов малярии, сопровождающихся ознобом и жаром, бредом и потерей сознания. Во время болезни они так слабели, что не могли даже подняться для совершения обязательных ежедневных молитв и вынуждены были молиться сидя. Мухаммед, регулярно навещавший больных, призывал их превозмогать слабость и совершать молитву стоя — молитва в сидячем положении, по его словам, в глазах всевышнего стоит немного и особой пользы не приносит. Родственники поднимали больных по их просьбе и поддерживали, пока те совершали омовение и творили молитву.
Нравы Медины также казались мухаджирам чуждыми и неприятными. Особенно их оскорбляла большая свобода, которой пользовались женщины в оазисе, ведущая, по их мнению, к дерзости, непочтительности и безнравственности. Они опасались, что жительницы Медины будут дурно влиять на привыкших к покорности и безропотному подчинению курайшиток, и всячески препятствовали общению своих жен и дочерей с местными мусульманками. Избегали мухаджиры и жениться на них, так как местные уроженки были, на их взгляд, испорчены свободой до мозга костей и перевоспитанию не поддавались.
Мухаммед видел отчужденность, существующую между мухаджирами и ансарами, и его тревожило это препятствие на пути превращения всех верующих в единый народ.
— Господи! — часто молился Мухаммед. — Всели в наши сердца любовь к Медине! Сделай так, чтобы мы полюбили Медину, как свою родину и даже еще больше.
Об этом же молили Аллаха и мухаджиры, послушные воле пророка, но любовь к Медине в их сердца упорно не вселялась, а тоска по Мекке не ослабевала.
Неприязнь между мухаджирами и ансарами Мухаммед пытался преодолеть теми же способами, которые оправдали себя в Мекке, когда он столкнулся с проблемой глубоко укоренившегося недоверия, с которым относились друг к другу уверовавшие в Аллаха представители разных кланов племени курайшитов, настойчивой проповедью братской любви и милосердия, напоминаниями, что милостыня, далеко идущая готовность поделиться всеми излишками с единоверцами, составляет одну из самых существенных заповедей новой веры. Тот не с нами, тот не верующий, кто не готов накормить голодного, помочь нуждающемуся, дать кров лишенному собственного дома. Тот не мусульманин, кто не подкрепляет веру постоянной практикой добрых дел, не творит милостыню, не подавляет в себе неприязненного отношения к братьям по вере.
