Дверь в бывшую мамусину комнату полуоткрыта, в двери торчит ключ. В комнате уже светло; солнце встало, поднялось и теперь неторопливо и подробно освещает разные вещи, хранящиеся здесь. На всех светится тонкий слой пыли.
На кухне тоже светло от солнца и горит бесполезный свет.
«Вставай, мать… Чё тут развалилась, давай, живее, шевели булками!»
Плюша распахивает глаза и тяжело оглядывается.
Подбирает под себя вторую ногу, хватается за дверной косяк, пытается встать.
Над головой звенит телефон. Звенит негромко, но Плюша все равно вздрагивает: отвыкла от звонков.
Прижимает трубку, пытается понять, это получается не сразу, она что-то мямлит, нащупывает на тумбе ручку, записывает.
— Да… Да… Поняла…
Кладет трубку и прижимается спиной к стене. Звонили из опеки. Для нее есть ребенок. Да, девочка. Имя Наталья. Наташенька.
— Натали, — говорит Плюша и щурится от солнца из мамусиной комнаты.
Резко входит в нее, так, что в лучах начинают плясать тысячи пылинок. И застывает у окна.
Посреди поля медленно поднимается крест. Вокруг копошатся какие-то люди.
— Да что ж это такое…
Плюша судорожно одевается, прямо поверх халата застегивая пальто, лезет ногами в сапоги, шапочку натягивает уже на лестнице.
Быстро и шумно спускается, выбегает из подъезда.
На секунду останавливается, оглушенная новым, каким-то синим воздухом с запахами земли и мокрого дерева.
Очнувшись, снова бежит, стараясь не поскользнуться на подтаявшем снегу.
Возле поля стоят микроавтобусы. Они пусты. Плюша бежит дальше.
Крест уже подняли — большой, выкрашенный веселой красной краской. Плюша останавливается перевести дух.
— Наши, как всегда, позолоченный хотели… Но и так вроде неплохо! — слышит Плюша неожиданный голос сбоку.
Повернувшись, видит отца Игоря, и еще нескольких знакомых прихожан, и пару незнакомых, и соседей.
— Нет, пока просто в гости приехал… — благословив, отец Игорь чинно берет ее за локоть. — Да, сюрпризом вам хотел. Ну, что с вами, Ева?
Глаза у него смеются. И борода, не только губы, вся борода улыбается.
— Ничего, — говорит Плюша. И обнимается с остальными. Смущается того, что не успела умыться и почистить зубы… И тут же забывает об этом, заметив у креста еще одну знакомую фигуру.
— Да, договорились вот все-таки… Пан Гржегор, идите сюда, а то мне не верят!
Ксендз неторопливо приближается.
— Вот там, — показывает Плюше отец Игорь, — будет стоять наша часовня. А вот в том конце — их…
— А это можно? — спрашивает Плюша.
— А почему нельзя? Поле вон какое широкое! В Иерусалиме, в Храме Гроба Господня, ничего, рядом служим и здесь не подеремся… Правда, пан Гржегор?
— Чешчь, — приветствует Плюшу ксендз. — …А между часовнями посадим сад — как «нейтральная территория», — улыбается.
— Ну, это когда теплее будет, — уточняет отец Игорь. — Тогда мы и детей сюда привезем. Конкурс рисунков на асфальте устроим… Помните?
И подмигивает Плюше. Плюша быстро кивает.
— Главное, разрешение на раскопки получили. Ваша директриса, кстати, помогла… Хоть и против своей воли, а пробила-таки. Ну, она, правда, уже не директриса… Не в курсе? Вон же из музея вашего молодежь, они вам сейчас расскажут и звать вас обратно хотят. Да, главное, будут раскопки, это ж какое дело… Знал бы Ричард Георгиевич, порадовался.
Плюша мотает головой:
— Он уже радуется. И Натали радуется… Я ведь знаю. И мы… — не справившись с речью, подскакивает на месте и начинает кружиться.
— Танцуем! — звонко кричит она и машет руками.
— Танцуем!
Кто-то из молодых тоже начинает танцевать рядом, другие просто удивленно поглядывают и хлопают в ладоши. А Плюша все кружится, поднимает руки и подпрыгивает, и поле, огромное поле в ее глазах кружится, и подпрыгивает, и уносится куда-то вместе со всеми людьми, кустами и птицами.
