Однако Костюшко понимал, что смотреть необходимо далеко вперёд. Он хорошо помнил установки по захвату власти, которые изложил в своих трудах достопочтенный итальянец Макиавелли. Будущий руководитель восстания предполагал, что пожар войны разжечь будет не сложно, но как правильно вести эту войну, как заинтересовать народные массы встать под свои знамёна? Ведь без их поддержки война сразу с тремя державами обречена на поражение. Тогда зачем вообще её начинать и проливать кровь на полях сражений, если судьба восстания предрешена?
Игнатий Потоцкий покрутил кончики своих длинных усов. Он понимал, что война неизбежна, но кто пойдёт за ними, не повернут ли крестьяне косы на своих хозяев?
— А как насчёт помещичьих угодий? Ведь во время восстания крестьяне будут в любом случае вовлечены в боевые действия, — задал он провокационный вопрос Костюшко. Если уж разбираться, так разбираться от начала и до конца.
— Я считаю, что необходимо сохранить помещичье землевладение, но основанное на найме рабочей силы, — пояснил всем свою позицию Костюшко. — Когда мы начнём восстание, то к этому времени народ должен знать для чего и ради чего мы затеваем это великое дело. Только тогда он пойдёт за нами, а значит, обеспечит нам свою поддержку.
Костюшко посмотрел на задумчивых заговорщиков. Было видно, что они напряжены и усилен но обдумывают то, что только что он сказал.
— В ином случае все наши жертвы могут быть напрасны, а мы не достигнем конечной и главной цели восстания — восстановления государственности Речи Посполитой в тех её границах, которые она имела в годы былого величия, — попытался снова пояснить свою позицию некоторым сомневающимся Костюшко.
Ещё долго члены «Союза» обсуждали будущее восстание. Единогласно было принято и утверждено решение, что главнокомандующим вооружёнными силами восставших будет генерал Тадеуш Костюшко. Ему же вменялась координация всех действий по подготовке восстания, определение точного времени и места начала этого великого движения. Костюшко сумел убедить присутствующих наделить его диктаторскими полномочиями, чтобы с начала военных действий генералы его армии не вели себя подобно депутатам сейма, а подчинялись только главнокомандующему.
Совещание закончилось уже под утро. Каждому, кто принимал участие в этом совещании, был определён план действий на ближайшее время. На рассвете полусонные извозчики с закрытыми повозками уже ожидали своих пассажиров, которым предстояло возвращаться кому-то в Польшу, кому-то во Францию, а кому-то в действующую армию, где продолжали пока служить. Теперь они ждали только сигнала.
XVII
штабе первой Великопольской бригады национальной кавалерии, которой командовал генерал Антоний Мадалинский, находилось несколько человек, включая самого генерала, когда к крыльцу небольшого одноэтажного здания подскакал вестовой с пакетом для командующего. Представившись адъютанту и пройдя в соседнюю комнату, где заседал генерал, вестовой передал ему пакет, запечатанный сургучом.
Мадалинский, уточнив у вестового, от кого прибыло послание, недовольно поморщился.
— Ну и что они нам прислали такого интересного? — с сарказмом спросил он куда-то в пространство, но все присутствующие притихли и отложили свои дела.
Мадалинский со злостью отодрал сургучную печать и вскрыл конверт. Вытащив из него бумагу с гербовой печатью, генерал бегло прочитал и вдруг загрохотал демоническим хохотом, от которого у присутствующих побежали по коже мурашки.
— Вы только послушайте, Панове, что нам приказывают эти бумагомараки из Гродненского сейма! Они, пся крев, приказывают мне распустить первую Великопольскую бригаду национальной кавалерии! — громко прокомментировал Мадалинский содержание приказа Гродненского сейма. — Мне, генералу Мадалинскому, распустить лучшую кавалерию армии Речи Посполитой!.. Сволочи, отступники конституции, предатели родины! — искренне продолжал возмущаться генерал.
— Слушай, ты, — обратился вдруг Мадалинский к стоящему тут же вестовому, который лихорадочно соображал, что ему делать дальше: остаться здесь и дождаться ответа от командующего или ретироваться за пределы этих стен, пока успокоится этот буйный генерал. — Передай этим... — Мадалинский задумался, как обиднее назвать депутатов Гродненского сейма, — изменникам, что Мадалинский плевать хотел на их решения и приказы. И ещё, — Мадалинский нахмурил лоб, задумываясь, какую бы историческую фразу передать Гродненскому сейму, — и ещё передай, что очень скоро они пожалеют, что приняли вообще это решение.
Вестовой не стал ждать дальнейших распоряжений и быстро освободил помещение, даже не оставшись в этом городке, чтобы отдохнуть и пообедать. Голодный и злой от такой «горячей» встречи, он быстро вскочил на коня и покинул городок.
Через час в штабе кавалерийской бригады уже находились все командиры полков, и Мадалинский уже спокойным, но твёрдым голосом древнегреческого оратора, тряся недавно полученным приказом, довёл до сведения присутствующих его содержание:
— Паны офицеры! Вы — гордость войска польского, вы — лучшие представители армии, которая побеждала своих врагов на полях сражений Европы! Я обращаюсь сейчас к вам в этот исторический для каждого патриота своей родины час!
Мадалинский сделал паузу и посмотрел на офицеров. Было так тихо, что было слышно, как в стекло билась муха, проснувшись от тепла ранней весны после зимней спячки. Она пыталась безуспешно найти выход на свободу из небольшой комнаты, набитой этими странными людьми, которые не умели летать.
Генерал медленно, чеканя каждое сказанное слово, произнёс:
— Гродненский сейм предложил мне, генералу Мадалинскому, распустить нашу бригаду национальной кавалерии, а мне приказал явиться с докладом на сейм.
— Предатели, отступники, пся крев!.. — раздались возмущённые крики, лаская слух генерала, который уже подготовил своё решение и исторический приказ. Он был теперь уверен, судя по реакции присутствующих, что его решение будет принято всеми единогласно.
— Слушайте же мой приказ, паны офицеры! — начал Мадалинский, и ропот возмущений стих в одно мгновение. — Приказываю трубить сбор! Кто желает встать под знамёна конституции и свободы, тот через два часа должен быть на площади во главе своего полка, кто же выберет иной путь, пусть катится на все четыре стороны.
Мадалинский закончил бравурную речь, и сразу раздались голоса тех, кто уже определился с решением:
— Яще польска не сгинела! Да здравствует конституция!
Через два часа колонны конников первой Великопольской бригады национальной кавалерии, возглавляемой генералом Мадалинским, из Остролянки, где они квартировали последние месяцы, двинулись в южном направлении. По пути в Краков польские уланы разгромили русский гарнизон и двинулись на небольшой городок, где размещался гарнизон прусской армии с армейской казной. О том, что в этом городке находится казна прусской армии, Мадалинскому было известно и раньше. Теперь же, когда он с дивизией открыто объявил о своём неповиновении Гродненском сейму, что приравнивалось к объявлению военных действий, генерал решил по пути напасть на пруссаков и завладеть армейской казной.
