Несложно было предположить, что Суворов попробует объединить корпус Ферзена и свою армию для главного наступления. Варшава опять может оказаться в осаде, а брать крепости Суворов умел. Костюшко понимал, с кем имеет дело, и реально оценивал возможности своего достойного противника.
Но Сераковский... Как он мог допустить разгром?!
Слухи об этом сражении повергли армию Костюшко в смятение, а его привели в бешенство. Сераковский имел под своим командованием больше солдат, чем Суворов, и всё равно потерпел поражение!
То тут, то там среди солдат были слышны панические высказывания, участились факты дезертирства. Всё это угнетало и в то же время злило руководителя восстания.
И тогда Костюшко сделал то, о чём ещё год назад даже бы не подумал, что ему придётся принимать подобные меры в армии, которую он возглавлял. Костюшко издал приказ, направленный на укрепление дисциплины в повстанческой армии, следующего содержания: «Если кто будет говорить, что против москалей нельзя удержаться, или во время битвы станет кричать, что москали зашли в тыл, тот будет расстрелян. Приказываю пехотной части держать позади линию с пушками, из которых будут стрелять по бегущим. Пусть всякий знает, что, идя вперёд, получает победу и славу, а покидая поле сражения, встречает срам и смерть».
«Матка Воска, что я делаю? — с ужасом подумал Костюшко, подписывая этот приказ. — Неужели сценарий Французской революции повторится и у нас?»
После поражения под Щекотинами пал Краков, занятый прусскими войсками, а Суворов, разбив Сераковского, самым коротким путём двигался к Варшаве. Ян Домбровский сражался где-то в Великой Польше и даже занял Быдгощ. Однако на его помощь Костюшко в ближайшее время рассчитывать не мог. Слишком было мало времени, а кольцо вражеских армий медленно, но уверенно замыкалось. И тогда Костюшко принял решение, которое стало началом поражения восстания. Приказав Домбровскому направиться со всеми силами к Варшаве, он сам тайно покинул город с армией около 10 000 солдат. Костюшко планировал дать сражение корпусу Ферзена, чтобы разбить его и предотвратить его соединение с войсками Суворова.
План был рассчитан на неожиданность и на то, что войско, возглавляемое лично командующим восстанием, поднимет боевой дух всей его армии. Костюшко понимал, что это было очень рискован но, так как численность солдат корпуса Ферзена предположительно превышала количество солдат, оставшихся под его командованием.
Позже, когда Костюшко был уже несколько дней на марше, из Варшавы к нему на помощь вышел полк Дзелинских, а также дивизия под командованием генерала Понинского. Однако связи с ними не было и не было сведений, где они точно в это время находились. Шансов вырвать победу у Ферзена у Костюшко стало значительно меньше. И всё-таки, присоединив к своей армии остатки корпуса Сераковского, он решил дать бой русскому генералу; который успел уже переправиться через Вислу. Костюшко пошёл на риск, ведя в решающее сражение измотанных большими переходами солдат. Своих решений он не менял, да и менять их было уже поздно.
Русская армия под командованием генерала Ферзена стройными колоннами двигалась маршем в сторону расположения основных сил Костюшко. Ферзен стремился взять реванш за своё отступление под Варшавой. Тогда его корпус вместе с прусской армией не смог с ходу взять город-крепость, а времени на осаду у Ферзена уже не было. Необходимо было перебрасывать войска в другое место, а длительная осада хорошо укреплённого города была только на руку повстанцам. Сначала Ферзен решил ждать подхода основных сил русской армии под командованием Суворова, но сейчас он поменял свой план и стремился принудить Костюшко принять бой вне всяких укреплений. Ферзен прекрасно понимал, что ослабевшая и поредевшая польская армия не сможет противостоять в открытом бою опытным и более многочисленным русским войскам.
Венедикт Булгарин, православный шляхтич, внимательно смотрел из небольшого окна на проходящую через их городок русскую армию. Его внимание привлёк всадник на белой лошади, который неожиданно оторвался от общей колонны солдат и направился прямо к дому Булгариных. Всадник въехал во двор и спешился, ожидая, что кто-то выйдет из дома. Хозяин не стал испытывать терпение русского кавалериста и вышел к военному.
— Добрый день! — доброжелательно поздоровался кавалерист. — Не подскажете, могу ли я видеть хозяина этого дома?
Булгарин посмотрел внимательно на визитёра. Перед ним стоял молодой офицер, у которого только начали расти усы и красный румянец светился на щеках, возможно, ещё не знавших острой бритвы.
— Вам повезло, молодой человек. Хозяин дома перед вами, — ответил хмуро Булгарин, с нетерпением ожидая, что надо этому военному.
Кавалерист не обиделся на негостеприимное приветствие, а улыбнулся и пояснил причину своего визита:
— Я адъютант генерала Ферзена, командующего армией. Он хотел бы остановиться в вашем доме на ночлег и просил уточнить меня, не будете ли вы против? — довольно вежливо для солдата армии противника конкретизировал военный.
— А у меня есть выбор? — по-польски буркнул тихо Булгарин, но адъютант командующего эту фразу не разобрал. — Не возражаю. Пусть заселяется, — уже громко высказал своё согласие хозяин и направился в дом предупредить жену и слуг о приезде незваных гостей.
Через пять минут закрытая повозка уже въезжала во двор Булгариных, сопровождаемая казаками, адъютантом и ординарцем. Во дворе стало неожиданно непривычно шумно.
Казаки спешились у повозки, из которой при поддержке адъютанта вышел уставший от долгой дороги командующий. Он сразу вошёл в дом, где ему представили хозяина и всё его семейство. Среди членов семьи Ферзен обратил внимание на маленького мальчишку лет семи, который стоял за спиной у отца и с любопытством, присущим всем детям его возраста, разглядывал вошедшего дядьку в красивом генеральском мундире.
Ферзен сбросил с себя надоевший плащ и рухнул на деревянную скамью. Махнув рукой и отпустив хозяина дома и членов его семьи, Ферзен помыл руки и сел за стол в ожидании ужина. Внезапно приоткрылась дверь, ведущая во вторую половину дома, и Ферзен вновь увидел голову мальчишки — сына хозяина дома. Он робко смотрел на генерала, как будто что-то хотел спросить, но не решался сделать это.
Ферзен поднял кверху указательный палец и поманил к себе мальчика.
— Тебя как зовут? — спросил он любопытного малого на польском языке.
— Тадеуш, — робко ответил тот.
— А сколько тебе лет? — задал генерал второй традиционный вопрос, который и задают обычно взрослые дядьки, знакомясь с такими детьми.
Мальчик раскрыл ладошку и стал перебирать свои маленькие пальчики.
— Уже семь, — гордо сообщил он генералу.
В это время в комнату вошла жена хозяина и внесла на деревянном подносе нехитрую деревенскую еду со штофом домашней настойки. Ферзен с удовольствием поел, но к настойке не притронулся. Мальчишка же всё это время не уходил из комнаты и сидел на невысоком табурете, наблюдая за генералом. Ферзен опять повернулся в сторону мальчика, но позвал ординарца и что-то тихо ему сказал. Ординарец с улыбкой посмотрел на мальчишку, понимающе закивал головой и вышел из комнаты.
