На следующий день после лёгкого завтрака, когда осеннее солнце уже светило, но не грело и робко выглядывало из-за крыш деревенских домов, генерал Ферзен вышел из дома, собираясь в путь. Во дворе уже сидели на конях казаки, сопровождавшие генерала, в ожидании его команды. Хозяин дома также вышел проводить гостей, но смотрел уже не так хмуро, как это было вчера: всё-таки непрошеные гости вели себя достойно, никаких непотребностей не творили и хозяев не обижали. Из-за спины хозяина опять выглядывал мальчишка, теперь уже провожая с отцом русских солдат.
Ферзен махнул одному из казаков рукой, и тот в одно мгновение извлёк откуда-то деревянную саблю и деревянного же коня и передал генералу. Получив от казака изготовленные по его приказу игрушки, Ферзен подозвал к себе мальчика и торжественно вручил ему подарки.
Семилетний Тадеуш Булгарин, схватив в свою маленькую ручку деревянную саблю, обнял Ферзена за шею и, подняв её над головой, неожиданно сказал то, от чего побелело лицо Венедикта Булгарина и вытянулось от удивления лицо русского генерала:
— Ты хороший дядя. Я не буду тебя убивать, даже если мне дядя Костюшко прикажет.
— Ну что же, спасибо и на этом, — только и смог ответить Ферзен и, быстро сев в крытую повозку, выехал в сопровождении своей охраны со двора.
XXIII
олодным октябрьским днём колонна польских повстанцев медленно входила в Матеевицы. Моросил мелкий осенний дождь, и дороги превратились в густую и вязкую кашу. Местные жители стояли вдоль дороги, наблюдая непривычное для них скопление вооружённых людей, и не скрывали своего сочувствия к уставшим от долгого перехода солдатам.
Костюшко сидел на коне, наблюдая за движением армии. Когда мимо него проходили уставшие косиньеры, они поднимали бодро свои головы, их шаг становился твёрже. Солдаты с улыбкой приветствовали своего вождя, размахивая мокрыми шапками. Когда же Костюшко оставался позади, их намокшие от дождя плечи опускались, шаги становились всё медленнее, а руки с трудом держали их простое «народное» оружие. Костюшко всё замечал и понимал, что его армия устала и ей нужен отдых. Тем более что, но сведениям разведки, корпус Ферзена находился уже недалеко.
— Остановимся здесь, — дал Костюшко распоряжение, и вестовые поскакали вдоль колонны, информируя командиров полков о наступлении долгожданного отдыха. А вечером того же дня в самом большом и по-домашнему уютном доме на совещание к Костюшко собрались командиры кавалерийских полков и отрядов косиньеров. Здесь же присутствовали командир татарских конников Ахматович и командир артиллерии.
Главнокомандующий внимательно посмотрел на командиров. Теперь от них зависел исход предстоящего сражения и, возможно, судьба всего восстания. Вероятнее всего, уже завтра многие из них не доживут до ночи. А будет ли жив сам Костюшко? Этого никто, кроме Господа Бога, также сказать не мог. Такова она — судьба военного человека.
Костюшко бил озноб: усталость и напряжение последних дней подорвали его здоровье, и крепкий организм не выдержал нечеловеческих физических и моральных нагрузок.
— Паны командиры! — Костюшко старался говорить твёрдым голосом, но в груди у него что-то оборвалось, и он сильно закашлялся. «Не хватало ещё заболеть перед сражением», — ругал сам себя Костюшко и постарался унять кашель. Когда ему удалось сделать это, Тадеуш снова посмотрел на молчавших своих соратников. Они ожидали его приказаний и распоряжений.
— Завтра мы должны вступить, возможно, в самое важное сражение в нашей жизни, — начал опять говорить главнокомандующий. — Если мы сумеем разбить корпус Ферзена, то Суворов не решится штурмовать Варшаву без дополнительных сил. Следовательно, мы выиграем время, и русская армия вынуждена будет отойти на зимние квартиры.
— Но у русских большой численный перевес, — напомнил начальник штаба Костюшко, которому это не понравилось. Он об этом сам прекрасно знал, но сейчас надо было поднять боевой дух армии, а не напоминать о тех трудностях, которые их ожидают завтра.
— В сражении можно победить не только числом, — вдруг резко повысил голос Костюшко. — Может вы забыли, но я напомню всем, что корпус Сераковского превосходил по численности армию Суворова, но почему-то потерпел поражение. Или вы забыли, за что мы сражаемся, а может, в наших сердцах угас дух борьбы за свободу Родины?
Видимо, слова Костюшко достигли цели: присутствующие офицеры подняли головы, и по их горящим глазам Костюшко понял, что они готовы хоть сейчас пойти на своего врага.
Около часа Костюшко обсуждал с командирами план предстоящего сражения. Хуже всего было то, что до сих пор не было никаких известий от Ионинского, а разведка не могла доложить о точной численности русских войск, о количестве орудий и дислокации войск противника. Во время совещания так же поступали предложения об отходе и о возвращении за оборонительные заграждения Варшавы. Однако большинством участников этого военного совета было принято решение поутру начать сражение и победить или погибнуть в бою.
И завтра наступило... Костюшко на вороном жеребце бодро гарцевал перед строем. Ночью у него был жар, но верный Томаш напоил командира горячим чаем с какими-то травами и дал выпить вишнёвой настойки. Проспав пару часов, Костюшко к утру почувствовал себя настолько лучше, что сейчас выглядел перед своими солдатами так, что они не могли даже и подумать, что он болен.
Ранним утром по-прежнему моросил дождь, ощущалась осенняя прохлада, а стелющийся по полю туман затруднял определить расположение русской армии. Но когда туман рассеялся, солдаты с двух сторон уже стояли на своих позициях, готовые ринуться в бой. Костюшко посмотрел в сторону врага, и его взору открылась вся диспозиция противника. А она была более выгодной и удобной, чем у его армии.
Раздались первые залпы орудий с обеих сторон, и почти одновременно противники пошли на сближение. Легкокрылые польские уланы и полк татарских конников полковника Мустафы Ахматовича попытались обойти русскую пехоту, но были встречены казачьими полками генерала Давыдова. Этот русский генерал умудрился незаметно переправить 4000 своих солдат через болото, и их появление с левого фланга Костюшко оказалось неприятной неожиданностью. Ахматович в бою был зарублен, а атака польских и татарских кавалеристов захлебнулась. Теперь казаки Давыдова находились напротив главных сил Костюшко на расстоянии ружейного и картечного огня, а русские пушки продолжали изрыгать из себя своё содержимое на протяжении всего сражения.
Трижды войска Костюшко отбивали атаки превосходящего по численности противника штыками и косами. Однако сначала был сломлен их правый фланг, а в ходе боя были разбиты и взяты в плен генералы Сераковский, Коминский и Князевич. Ещё один кавалерийский полк повёл в бой сам Костюшко. Своим личным примером он надеялся увлечь за собой солдат и поднять их боевой дух. Но была и другая причина, почему главнокомандующий повстанцев ринулся в это сражение, а не следил за ним со стороны, отдавая приказания своим адъютантам и вестовым офицерам. В какой-то момент он, реально оценив силы противника, понял, что его армию может спасти только чудо. И тогда Костюшко принял решение умереть или выйти победителем из этого сражения, но шансов на благополучный исход было ничтожно мало.
