— А что Костюшко? Его куда?
— Костюшко? Его туда же, в Петербург, — продолжал откровенничать Титов, изрядно захмелев от выпитого на голодный желудок вина. — Какое хорошее вино, — сделал он комплимент Любомирскому, заметив, как тот отставил свой бокал в сторону и больше не пьёт.
Князь понял намёк, сделал слуге жест рукой, и бокал премьер-майора опять наполнился, но не надолго. Приняв очередную порцию спиртного, Титов вдруг о чём-то вспомнил и заметно заволновался. Это замешательство русского гостя не укрылось от глаз князя, и он спросил:
— Что-то случилось, пан офицер?
Титов посмотрел на князя туманными от усталости и выпитого спиртного глазами.
— Князь, а где вы разметили арестованных? Где охрана? — взволнованно спросил он, пытаясь самостоятельно подняться с кресла и осмотреться по сторонам.
— А что, нужна ещё комната для генерала Милошевича? — уточнил хозяин.
— Какого Милошевича? Для Костюшко и этих... Фишера и... — Титов задумался на секунду, — какие у вас, поляков, сложные имена... Немцевича.
Князь Любомирский от сенсационности сказанного только что этим пьяным офицером привстал с кресла, но сразу же сел на место. Ошеломлённый известием, что в его доме находится пленённый русскими Костюшко, Любомирский лихорадочно соображал, как вести разговор с Титовым дальше.
— Так Милошевич или Костюшко? — тихо спросил он, чтобы не слышал стоящий в стороне слуга.
Титов посмотрел на князя, потом на свой пустой бокал, но осмысление происходящего ещё не полностью доходило до начальника конвоя. Наконец, он тряхнул головой, с усилием встал на ноги и, слегка качнувшись в сторону, попытался щёлкнуть каблуками.
— Однако мне пора. Завтра рано утром мы оставим ваш гостеприимный дом, князь, — попытался откланяться Титов.
— Проводи пана в его комнату, — приказал камердинеру Любомирский и встал, чтобы попрощаться и самому удалиться на покой.
Но князь ещё долго не мог заснуть, вспоминая слова Титова о Милошевиче, Костюшко и других пленниках. Были ли слова Титова пьяной болтовнёй или вторая названная фамилия соответствовала действительности, ему предстояло узнать уже на следующий день.
Рано утром двор поместья непривычно наполнился шумом, который создавали солдаты конвоя, подготавливая лошадей в дальний путь. Разместив пленных в отдельно стоящем доме для слуг, два солдата охраны, поочерёдно сменяя друг друга, изолировали опасных государственных преступников от любых контактов с прислугой поместья.
Костюшко всю ночь бредил; мучаясь от жара и ранений, которые с трудом заживали на его измученном физически и духовно теле. Немцевич с Фишером с жалостью наблюдали за тяжёлым состоянием своего товарища, но ничем не могли помочь ему. Их не подпускали к больному, и весь уход за Костюшко осуществляли русские солдаты.
Пару раз на протяжении всего пути Тадеуш Костюшко приходил в себя, удивлённо оглядывался вокруг, но ничего не говорил, а только смотрел вверх и молчал. Но такие просветы в сознании больного были редки, и большую часть времени он находился в забытьи.
Людовика проснулась рано утром с тем же чувством тревоги, которое она испытала вчера вечером. Одевшись по погоде и накинув на плечи тёплый полушубок, она вышла во двор подышать свежим воздухом, охлаждённым первыми утренними заморозками. Княгиня с любопытством рассматривала бородатых казаков и бравых подтянутых драгун, составляющих охрану, когда из домика для слуг вынесли носилки с раненым офицером. По белеющим повязкам на его ноге и на голове и проступающих на них бурых пятнах Людовика догадалась, что полученные им раны достаточно серьёзны. Из обыкновенного женского любопытства она подошла поближе к солдатам, которые несли носилки. Вглядевшись в лицо раненого, Людовика почувствовала, как у неё подкашиваются ноги, а земля вдруг стала уходить куда-то в сторону. Она хотела крикнуть, позвать на помощь, но какой-то ком застрял в её горле, а голос не слушался парализованного страшной догадкой сознания.
«Матка Воска! Да это же он! Тадеуш! Не может быть...» — пульсировала горячая кровь в висках у бедной женщины, и Людовика машинально подошла ещё ближе, чтобы убедиться в реальности происходящего. Однако Титов, заметив её движение в сторону носилок с раненым, поторопился перехватить невольного свидетеля.
— Пани, вам сюда нельзя, — слегка придерживая её рукой, пояснил он княгине.
Но непонятливая пани внезапно оттолкнула руку майора и рванулась к Костюшко. Она упала перед носилками на колени, и солдаты от неожиданного поступка этой красивой женщины остановились и с немым вопросом уставились на своего командира.
Титов подошёл к княгине. Он понял, что перед ним только что разыгралась непонятная ему человеческая трагедия, которою не всегда увидишь даже на сцене лучших театров мира. Но Титов был человеком военным и прекрасно понимал, что тайна перевозки Костюшко в Санкт-Петербург в этом доме уже перестала быть тайной. И в этом есть его вина, о которой никто, желательно, не должен знать.
— Княгиня, вы знаете этого человека? — тихо спросил он, плохо понимающую происходящее Людовику.
Людовика услышала голос и подняла глаза на Титова. Когда же до неё дошёл смысл заданного ей вопроса, продолжая молчать, она быстро закивала головой. Догадка Титова подтвердилась, и он задумался. В это время на крыльцо вышел хозяин поместья и стал также свидетелем трагедии жизни. Он направился к носилкам, возле которых стояла на коленях его жена, и Титов понял, что ему пора действовать. Кивнув казакам в сторону князя, он приказал его задержать, а сам наклонился к стоящей на коленях Людовике и попытался её поднять. Наконец княгиня обрела дар речи и со слезами на глазах обратилась к премьер-майору:
— Прошу вас, ради Христа, в которого вы, надеюсь, верите, ради всего святого, разрешите мне минуту побыть рядом с ним, — попросила она, указывая на лежащего без сознания Костюшко.
И здесь сердце Титова дрогнуло. «Ну и пусть побудет. Чёрт с ним... Они же тоже люди», — подумал Титов и кивнул солдатам, разрешив княгине остаться у носилок.
Людовика встала с колен и своими нежными белыми руками стала гладить и поправлять на Тадеуше бурые от крови бинты. Она подняла взгляд на стоящего рядом Титова и опять попросила его:
— Ещё минуту... Я клянусь, что об этом никто не узнает.
Титов сдался во второй раз и разрешил.
Князь Любомирский стоял также в нескольких шагах от своей жены, не решаясь подойти к ней, когда между ними находился русский драгун. Растерянность и унижение чувствовал магнат в своём родном доме, но ничего сейчас решить не мог. Его жена стояла рядом с Костюшко и слёзно просила русского офицера разрешения побыть с ним хотя бы ещё несколько минут!
Немую сцену нарушил голос Титова:
— Всё, княгиня, достаточно, — сказал он командирским голосом, по тону которого Людовика поняла, что больше времени у неё нет. Она в последний раз погладила своей рукой руку Тадеуша, поцеловала его в лоб и отошла от носилок на несколько шагов.
