Мария Фёдоровна махнула рукой мажордому, и тот немедленно поднёс Костюшко камею, окаймлённую драгоценными камнями. Костюшко опять поблагодарил Павла I с супругой, в очередной раз с трудом поднявшись с кресла и поклонившись.
— Пусть у вас от России останутся только хорошие воспоминания, — искренне добавила императрица.
После официальных подарков и слов благодарности разговор опять приобрёл непринуждённый характер. Костюшко уже не чувствовал напряжённости и в ходе беседы обдумывал, как ему сказать императору, что в ближайшие дни он намерен покинуть Россию, но Павел I опередил его:
— А где вы намерены в дальнейшем проживать? Я всё-таки предлагаю вам остаться в России, а мы сделаем всё, чтобы она стала для вас второй родиной.
— Ещё раз благодарю, Ваше императорское Величество, — ответил Костюшко, — но я намерен вернуться в Америку, где мне предоставлена генеральская пенсия и большой земельный участок. И... у меня теперь будет достаточно времени для личной жизни.
Император недовольно поморщился. Только что он сделал Костюшко столько подарков, предложил ему своё покровительство, а он... Но дело было сделано, а своих решений он, император России, менять не будет!
Однако вслух Павел I не высказал ни слова раздражения. Вольному воля.
— Ну что же, я сожалею об отказе, но ваше решение я уважаю, — кивнул Павел I в знак согласия. — Пусть будет так. Я распоряжусь, чтобы ваши пожелания и просьбы, пока вы находитесь здесь, неукоснительно исполнялись.
На этом торжественный обед с российским монархом закончился. Костюшко вздохнул свободно и расслабился только в карете, укутавшись в тёплую соболью шубу, которую императорская чета присовокупила к другим своим подаркам.
В одной из комнат Мраморного дворца суетились слуги, упаковывая вещи Костюшко и загружая их в карету. В этой же комнате на кресле перед горящим камином сидел сам прежний жилец Тадеуш Костюшко. Рядом с ним в другом кресле сидел его товарищ: бывший секретарь Юлиан Немцевич, которого освободили по указу Павла I, как и других 12 000 участников Польского восстания 1794 года. Только те 12 000 ещё находились в далёкой Сибири, а Юлиан Немцевич уже в этот день готовился в далёкое путешествие в Америку вместе со своим другом.
Слуги закрыли последний сундук с вещами и вынесли из комнаты, а Костюшко продолжал в задумчивости сидеть и смотреть на огонь. Поседевший и постаревший за время нахождения в Петропавловской крепости Юлиан Немцевич молчал, боясь потревожить размышления бывшего командира. Они вообще мало говорили даже тогда, когда впервые встретились после двухгодичного плена. Да и о чём говорить, когда и всё и без того ясно: восстание, так тщательно подготовленное и продуманное, было подавлено в течение года. Плен, ожидание суда и, возможно, казни... Их страна в третий и в последний раз была разделена. Родины у них больше нет. Речь Посполитая как государство перестала существовать и навсегда исчезла с карт Европы. Только навсегда ли?
И в этом крахе надежд и замыслов тысяч людей Костюшко винил одного себя. Ведь это он возглавил восстание, взяв на себя бремя ответственности за его последствия, ведь это к Костюшко шли люди с верой в лучшую жизнь на своей земле.
А сколько солдат, офицеров и генералов отдали жизни ради свободы родины, сколько семей остались без кормильцев и сколько не родится детей! И всё напрасно.
С такими тяжёлыми мыслями Костюшко собирался покинуть Россию. Страну, которая вышла победительницей в той войне, страну, по воле которой не только он, но и все его соотечественники остались без родины. Всё, что он мог сделать и исправить, он сделал. Вот и Немцевич живой и на свободе, но седой, сидит рядом, перенеся все ужасы пленения. Выпущены из казематов Петропавловской крепости и другие участники восстания. Они уже находятся далеко от Санкт-Петербурга, направляясь кто во Францию, кто в Австрию, кто в Италию... Никто из них не пожелал встретиться с Костюшко после освобождения, и только Юлиан Немцевич выразил желание уехать вместе с ним. И маршрут движения они уже определили: через Финляндию в Швецию, затем в Лондон, а оттуда в Америку.
В комнату, нарушив размышления Костюшко, вошёл офицер из личной охраны императора.
— Разрешите доложить, — бодро отрапортовал он, обратившись к Тадеушу. — Император Павел I приказал сопровождать вас до Зимнего дворца, а после вашей встречи следовать за вами столько, сколько потребуется.
Костюшко усмехнулся: Павел I в своём амплуа — не может жить без широких жестов и проявлений своей «заботы» о «почётном узнике».
— Спасибо за честь, но вы можете быть свободны сразу же после нашего отъезда из Зимнего дворца, — вежливо ответил Костюшко и встал. И тут же добавил, повернувшись к Юлиану Немцевичу: — Ну, с Богом! — набросил на плечи подаренную русским царём шубу и вышел из комнаты.
Когда карета подвезла Костюшко с Немцевичем к крыльцу Зимнего дворца, навстречу ему вышла императорская чета, чтобы проститься. Опираясь на трость, стараясь не поскользнуться, прихрамывая на раненую ногу, Костюшко подошёл к императору. Он нёс в руке свою лучшую ручную работу — простую деревянную табакерку, которую выточил на новом подаренном токарном станке.
— Ваше императорское Величество! Разрешите мне преподнести вам мой скромный подарок, — сказал Костюшко Павлу I, передавая ему табакерку.
— Как это мило, — произнёс Павел I, в свою очередь передавая шкатулку супруге.
— Пусть эта простая и недорогая вещь будет памятью о нашей последней встрече, и... простите, если что не так.
Императрица даже прослезилась от умиления и простоты, с которой Костюшко попрощался с ними. Павел I на дорогу перекрестил его и произнёс:
— Езжайте. Бог вам судья.
Поклонившись императорской чете, Костюшко повернулся и направился к выходу. Возле кареты стоял Юлиан Немцевич, с нетерпением ожидая его возвращения, и тёр свои побелевшие от мороза уши. Зимний день короток, а им ещё предстояла долгая дорога. Уже усевшись удобнее в карете и проехав несколько вёрст, Немцевич хмуро спросил Костюшко:
— Это правда, что ты присягнул Павлу I и поклялся больше не воевать с Россией?
Тадеуш повернулся к товарищу и грустно ответил вопросом на вопрос:
— А как бы ты поступил на моём месте, если бы от этого зависело, вернутся ли 12 000 пленных поляков и литвинов из далёкой Сибири домой к своим семьям? Кстати, — заметил Костюшко, — твоё освобождение тоже связано с моим решением.
Больше Немцевич ни о чём не спрашивал Костюшко до самого прибытия их в Финляндию.
VI
августе 1797 года по трапу корабля, только что прибывшего из Англии в Нью-Йорк, спустился мужчина, который покинул этот берег 13 лет назад. Строевая выправка выдавала в нём человека, ранее связанного с военной службой, а лёгкая хромота подтверждала, что он, возможно, когда-то получил ранение в ногу. Густые волнистые с сединой волосы красиво ложились ему на плечи, а на пальце его правой руки обращал на себя внимание странный перстень.
