— Матка Боска! — воскликнула она, когда в карету кое-как втащили грузное тело её ещё живого мужа. Не обращая внимания на взрывы ядер, крики раненых и свист пуль, эта мужественная женщина сделала перевязку раненому супругу и выглянула из кареты. Вокруг лежали мёртвые и раненые солдаты, а живые бежали куда-то подальше от этого жуткого места. Не очень далеко от кареты скакали бородатые кавалеристы с пиками наперевес. «Казаки», — догадалась Барбара.
Один из адъютантов также был легко ранен, а второй оказывал ему помощь, и Барбара поняла, что спасение её мужа в её хрупких женских руках.
Домбровский застонал, и Барбара бросилась к мужу.
— Потерпи, дорогой, потерпи. Мы уже на другом берегу и скоро будем в безопасности, — успокаивала она его и себя, не зная толком, что ей сейчас делать.
Барбара опять вышла из кареты и крикнула адъютанту, который ещё перевязывал рану своему товарищу:
— А ну быстро тащи его в карету и садись за кучера! А лошадей привяжи к карете, — сообразила она и вернулась к раненому мужу.
Услышав приказ от жены командира, кавалерист не стал себя долго упрашивать и положил рядом с Домбровским раненого товарища. Потом он уселся на место кучера и стеганул лошадей.
— Пошли! Пошли! — кричал охрипшим голосом «кучер», дёргая за вожжи. Лошади рванули с места и понеслись вперёд, отрываясь от общей толпы бегущих солдат французской армии. Другие адъютанты не стали ждать особого приглашения от панны и также поскакали за каретой.
Барбара положила голову мужа себе на колени и поцеловала в потрескавшиеся от мороза губы.
— Бася, Бася, — простонал Домбровский. — Ну зачем ты, глупая бабина, увязалась за мной в этот поход. А я, старый дурак, согласился.
Но его Бася не слушала самобичевания супруга. Она только и делала, что горячо молилась, чтобы их не догнали казаки и не взяли в плен. Иногда, прерывая очередную молитву, она выглядывала из кареты и строго покрикивала молодому кавалеристу, чтобы тот гнал лошадей и даже не думал сворачивать с дороги. Постепенно гул от разрывов ядер стал затихать, а выстрелов совсем не было слышно. Шум боя остался где-то позади, и Барбара перекрестилась.
— Слава Богу! Оторвались, — тихо, ещё не веря в спасение, прошептала она.
Вдруг карета остановилась. Барбара выглянула и увидела, что они стоят на развилке дорог, а «кучер» не знает, какую из них ему выбрать.
Заметив, что лошади в упряжке совсем выбились из сил, она приказала произвести их замену. После того, как был выполнен приказ, Барбара помолилась и распорядилась повернуть на дорогу, уходящую вправо. Через два часа более спокойной езды они догнали конный полк шевалежеров-улан императорской гвардии, который в этот день отбил Наполеона у русских казаков. Через несколько часов Домбровский находился в лазарете, и Барбара была уже спокойна за жизнь мужа. С того дня и до конца жизни свою Басю, свою «кахану лялю» Ян Домбровский больше никогда, даже в минуты гнева, не называл «глупой бабиной».
Питер Цельтнер, тяжело дыша, с трудом вытаскивал ноги из глубокого снега, пытаясь добраться до своей армии. Когда русские войска уничтожили переправу на реке Березине, швейцарский полк, при котором он находился, был рассеян и частично уничтожен казаками и русскими драгунами. В том хаосе, когда ядра русских пушек разбивали лёд реки, который ещё недавно был спасением для отступающей армии Наполеона, каждый солдат спасал свою жизнь уже самостоятельно. В их числе оказался и Питер.
Когда из засады внезапно вылетела казачья сотня, Питер, пытаясь избежать плена, повернул лошадь в сторону леса. Однако пуля задела его верного скакуна, и через час он лежал, истекая кровью, а всадник остался один в этом чужом и густом лесу. Шум боя остался где-то в стороне и постепенно стих, и Питер начал в растерянности оглядываться в поиске кого-нибудь из своих солдат. Но ни своих, ни чужих не было видно и даже уже не слышно.
Темнота в лесу в зимнее время суток наступает быстро, и неожиданно бедный швейцарец понял, что он полностью потерял ориентацию и заблудился. И ещё он понимал, что ночь в лесу он не переживёт и просто замёрзнет среди этих красивых белоствольных деревьев и лохматых высоких ёлок. Когда же Питер представил, что его изглоданные вездесущими волками кости весной найдут в этом русском огромном лесу, ему стало себя так жалко, что он сел в глубокий сугроб и от безысходности заплакал.
«Как печально закончилась моя карьера, — думал он. — Интересно, когда замерзаешь в снегу, наверно, уже не чувствуешь никакой боли?» А так всё неплохо начиналось: поступив на службу в наполеоновскую армию, Питер Цельтнер получил чин полковника, возглавил полк швейцарских гвардейцев и принял участие в крупнейших сражениях под Аустерлицем и Фридланде. Когда русский император Александр I расписался в поражении, утвердив своей подписью Тильзитский мир, Питеру казалось, что он принял правильное решение, не прислушавшись к совету Костюшко, который пытался ему объяснить, что аппетит к завоевателю приходит во время успешной войны. Но вскоре Питера Цельтнера включили в дипломатический корпус Швейцарии и доверили быть во Франции военным представителем его родины. Лучшую карьеру на склоне лет и не пожелаешь.
И вот через пять лет после тех событий он сидит в глубоком сугробе в далёкой России в каком-то густом и тёмном лесу, голодный, замерзший и ужасно одинокий. А где-то далеко-далеко, в родной и тёплой Франции, осталась его семья: молодая жена и трое детей. Но самое страшное в этой ситуации — это холод, который пронизывал всю его плоть, каждую клеточку, каждую минуту забирая из тела остатки живительного тепла. В какой-то момент Цельтнеру хотелось послать всё и всех к чёрту и приготовиться к встрече с Господом. Он закрыл глаза и начал молиться, как умел.
— Угу-угу.
Он услышал вдруг странные звуки над головой и открыл глаза. Прямо на него с соседнего дерева своими немигающими глазами смотрел филин. Питер достал из рукава холодную ладонь, сложил фигу и показал её наглой птице.
— Видела? Не дождёшься! — прошептал он охрипшим голосом.
В какой-то момент Питер прислушался к своему телу, собрал остатки сил и сделал последнюю попытку побороться за жизнь и выбраться из этого страшного леса.
С трудом вытащив своё отяжелевшее тело из глубокого сугроба, в котором он только что собирался расстаться с жизнью, Питер пошёл в ту сторону, где деревья ещё пропускали слабый свет. Рыча от злости на свою слабость и беспомощность, бросаясь на очередной сугроб всем телом, швейцарский полковник шёл, как таран, вперёд, собрав всю свою воли в единый кулак, с огромным желанием выжить. Неожиданно деревья перед ним расступились, вокруг как-то сразу стало светлее, и Питер воспринял это как добрый знак. А когда он вдруг понял, что вышел на лесную дорогу, на которой — о какое счастье! — обнаружил многочисленные следы людей и кучки свежего навоза, надежда на спасение укрепилась. Ему не стоило большого труда определить направление, по которому продвигались эти люди, и его уже не интересовало, кто они: русские или французы. Главное, что это были люди.
