Ещё совсем недавно императору Франции рукоплескал весь высший свет во всех странах, завоёванных его непобедимой армией. Он принимал послов, составлял планы очередных военных кампаний, подписывал законы и вершил судьбы народов. А сейчас этот человек сидел в одиночестве в кресле у камина на каком-то острове в Атлантическом океане и с тоской вспоминал прошедшие годы. И только верная и преданная собака смотрела ему в глаза, как будто пыталась успокоить и ободрить.
После ста дней, которые в очередной раз потрясли Францию и в очередной раз обеспокоили европейских монархов, англичане решили не возвращать Наполеона на остров Эльба, откуда он умудрился сбежать 26 февраля 1815 года. В то время к власти вернулись Бурбоны, а с ними и эмигранты, которые пытались возвратить своё имущество, утерянное ими во время революции. Многим французам это не понравилось: росло недовольство в обществе и в армии.
Наполеон ещё не успел «обжиться» на острове Эльба, как ему доложили о сложившейся во Франции политической ситуации. «Судьба, однако, даёт мне ещё один шанс! Ещё не всё потеряно!» — решил он и воспользовался очередным историческим моментом. Покинув место ссылки вместе со своими преданными такими же опальными соратниками, Наполеон вскоре высадился на французский берег и направился в сторону столицы Франции. Парижане, толкаясь на рынках и просиживая в кофейнях, уже 20 марта с удивлением узнали, что их император-полководец снова в Париже и готовится к новой войне. Собрав за короткий срок новую армию, Наполеон 18 июня 1815 года в очередной раз направил её в сражение под Ватерлоо, но снова потерпел поражение. Видимо, времена были уже не те: счастливая звезда Наполеона Бонапарта навсегда скрылась от его взора, а его противники опять смогли договориться между собой. Они разрушили последние надежды императора, разбив его преданную гвардию и тех, кто сражался за него в тот роковой день.
Англичане поняли, что этот упрямый корсиканец не успокоится, пока французский берег будет от него так близок. Поэтому, посовещавшись в узком кругу, английский кабинет министров вынес вердикт: Наполеона Бонапарта отправить на остров Святой Елены и поручил исполнить эту миссию адмиралу Джорджу Кейту. Адмирал с честью выполнил это поручение и доставил ссыльного императора на остров в сопровождении девяти кораблей с командой общей численностью в три тысячи солдат. Именно они должны будут охранять Наполеона на протяжении срока его пребывания в ссылке.
Посёлок Лонгвуд хмуро встретил почётный эскорт кораблей, когда они вошли в единственный порт острова Святой Елены — Джейстаун. Да и губернатор острова был не в восторге от того, что Наполеон Бонапарт и двадцать семь человек его челяди будут теперь проживать в его летней резиденции. И вот на острове Святой Елены доживает свои последние дни человек, который, подобно Жанне д’Арк, стал очередным явлением своего времени. Сколько ему осталось влачить это жалкое существование? Никто ему про это не говорил, но Наполеон догадывался, что не так много.
— Ну, доктор, что вы думаете? Долго ли я буду тревожить сон королей? — спросил Наполеон своего доктора О’Миру и с удовлетворением услышал заготовленный им ответ.
— Вы их переживёте, Ваше Величество, — успокоил доктор важного пациента.
«Ваше Величество! Ваше Величество!..» — мысленно повторил Наполеон такие приятные для него слова. Как теперь редко он их слышит.
— Ия так думаю. Они не смогут уничтожить слухов о наших победах, предание о них пройдёт через века и расскажет, кто побеждал, кто был побеждён, кто был великодушен, а кто нет, — Наполеон опять входил в роль императора. Его уже трудно было остановить. Он говорил так, как будто рядом стоял не доктор, а огромная толпа людей, выслушивающая его призывы и очередные исторические фразы. — Потомки будут судьями, а я не боюсь их приговора!
Возбуждённый свой пламенной речью, Наполеон смотрел на огонь в камине и продолжал говорить:
— Я убил чудовище анархии. Я обуздал революцию, облагородил нацию и утвердил силу верховной власти. Мой деспотизм? Историк докажет, что он был необходим по обстоятельствам. Обвинят ли меня в страсти к войне? Он докажет, что всегда на меня нападали. Или в стремлении к всемирной монархии? Он покажет, что оно произошло от стечения неожиданных обстоятельств, что сами враги мои привели меня к нему... Я хотел утвердить царство ума и дать простор всем человеческим способностям.
Но поток великих фраз внезапно иссяк, и Наполеон недоумённо оглянулся вокруг, словно ожидал оваций, а их не было. Тишина...
Вернувшись в реальность бытия, он наклонился к собаке и погладил её по голове. Диманш в ответ лизнула Наполеону руку и опять положила голову ему на ноги.
О’Мира всё это время стоял рядом и с вниманием слушал Наполеона, но молчал. Ему было жалко этого человека и в то же время он восхищался им.
Губернатор острова Святой Елены сэр Гудсон-Лова, наоборот, всячески пытался усложнить последние дни жизни Наполеона. Он даже хотел убрать О’Миру от низложенного императора и писал в Лондон доносы на доктора с требованием его отзыва с острова. Губернатору вообще не нравилось, что Наполеона окружали французы, те, кто остался верен ему даже в таком плачевном его положении. Не зря его почётный пациент назвал губернатора сицилийским сбиром.
Доктор закрыл свой таинственный саквояж и собрался уходить. Наполеон взмахом руки остановил его и почему-то шёпотом спросил:
— Надеюсь, меня не отравят?
О’Мира сделал удивлённое лицо. Он хорошо понимал Наполеона и его опасения. Доктор даже не исключал такую возможность, но как порядочный человек всячески отгонял от себя дурные мысли об устранении Наполеона таким варварским способом.
— Что вы, сир! Кто посмеет поступить так? Даже не думайте об этом.
Наполеон, соглашаясь с О’Мирой, кивал головой. Доктор, наконец, откланялся и вышел, а вместо него в комнату вошёл камердинер Маршан и принёс кофе. Запах этого напитка сразу заполнил пространство комнаты, и Наполеон несколько минут с наслаждением растягивал удовольствие, делая небольшие глотки из красивой чашки.
Камердинер подбросил в камин дров и также покинул комнату, унося пустую чашку, а Наполеон опять остался один. Он уставился на огонь и впал в философские размышления о Французской революции и своей роли в мировой истории.
«Французская революция, — анализировал он события последних трёх десятилетий, — произошла не от столкновений двух династий, споривших о престоле; она была общим движением массы людей. Она уничтожила все остатки времён феодализма и создала новую Францию, в которой повсюду было одинаковое судебное устройство, одинаковый административный порядок, одинаковые гражданские и уголовные законы, одинаковая система налогов... В новой Франции двадцать пять миллионов людей составляли один класс, управляемый одним законом, одним учреждением, одним порядком. И этот порядок определил и узаконил я. Однако придёт время, и этот порядок нужно будет также менять, принимать новые законы... Лет через двадцать, когда я уже умру и буду лежать в могиле, французы переживут в своей стране ещё одну революцию. А может быть, и не одну...»
