— Не болтай дурного, — прервал товарища Костюшко. — Вот увидите: всё у вас будет хорошо. Франц будет помогать отцу и станет банкиром, продолжателем дела, а ты вернёшься домой живым и здоровым в генеральских эполетах со славой героических побед твоей армии, командовать которой тебе уготовано судьбой.
— Твои слова да Богу в уши, — довольный таким предсказанием своей судьбы заключил Питер. — Тадеуш, друг! Если тебе понадобится в жизни помощь, ты только скажи. Мы с братом всегда откликнемся.
Питер начал хмелеть от выпитого вина. Он почти ничего не ел, а только раз за разом прикладывался к кружке с бургундским.
— В самом деле, Тадеуш, я присоединяюсь к словам Питера, — поддержал своего брата Франц. В отличие от брата, он почти ничего не пил, но с удовольствием с завидным аппетитом объедал очередную куриную ножку. — И наш отец, и я, и брат — мы всегда будем рады видеть вас в нашем доме. Друг моего брата — мой друг.
У Тадеуша от умиления набежала слеза. Ему приятно было находиться среди таких замечательных людей. Он с сожалением вспомнил своего старшего брата Иосифа: никогда ничего подобного он не говорил своему младшему брату, никогда Тадеуш не слышал от него ласкового слова и слов поддержки родного человека.
«Как хорошо иметь таких друзей! Как здорово, что я встретил их в этой стране», — думал Костюшко, также немного захмелев от выпитого вина.
Выйдя поздно вечером из кофейни, Костюшко с братьями Цельтнер ещё долго бродил вдоль Сены, наслаждаясь тёплым вечером, красотой реки и тем приятным общением друг с другом, когда в разговоре с друзьями всегда чувствуется взаимопонимание и единство взглядов. Все трое надеялись на то, что всё лучшее ещё впереди, что жизнь только напирает свои обороты и преподнесёт ещё всем немало приятных неожиданностей, интересных событий, богатства и славы, красавиц жён и кучу прелестных ребятишек в семье.
Чётко планируя по устоявшейся привычке вечером свой следующий день, Костюшко умудрялся обучаться не только в военной академии Франции. По предложению Франца Цельтнера он начал посещать Королевскую академию живописи и скульптуры, где успевал брать платные уроки по рисованию. Иосиф Орловский, будучи более ограниченным в своих желаниях, не поддержал своего друга в его стремлениях как можно больше увидеть, услышать, познать и научиться, пока они находятся в Париже. Он проще относился к существующей действительности и больше занимался собой и развлекался, насколько позволял ему его бюджет. А позволял он ему значительно больше, чем Костюшко, так как Орловский периодически получал денежные переводы от своего отца, чего не имел Тадеуш. Этот факт также стал ещё одним поводом к тому, что друзья понемногу теряли между собой ту связь равенства и братства, которая существовала между ними в тесной комнате Рыцарской школы.
Когда же Костюшко начал открыто говорить Орловскому о республиканских идеях, высказывать свои предположения о возможных грядущих преобразованиях во Франции и в Европе, то друг его слушал без интереса. Он не поддержал эту тему разговора и только однажды спросил Костюшко, подойдя вплотную к нему и внимательно посмотрев ему в глаза:
— Ты это серьёзно?
— Серьёзней не бывает, — ответил уверенно Костюшко товарищу и по его реакции, выразившейся в скептической улыбке, вдруг понял, что Орловский не разделяет его новое мировоззрение. Более того, он даже не пытается понять Костюшко и разобраться в причинах, которые привели его друга к новым идеалам.
После этого короткого разговора Тадеуш и Иосиф продолжали снимать одну комнату на двоих, ходили вместе на занятия и участвовали в совместных пирушках с друзьями. Однако того чувства молодого братства, откровенности и дружбы между ними уже не было. Что-то невидимое и чужое стало между бывшими неразлучными друзьями, и это изменение и отчуждение в их отношениях было принято обоими по взаимному молчаливому согласию.
XIII
осле того, как Екатерина II приняла решение о введении на территорию Речи Посполитой дополнительных воинских подразделений для подавления движения конфедератов, а Пруссия и Австрия через своих дипломатов поддержали её инициативу, конфедераты попали в сложную ситуацию. Тогда они поменяли тактику ведения войны: для активизации движения и военных действий против русских войск их отряды повсеместно начали применять методы партизанской войны. При этом уже в ближайшие месяцы они добились значительных успехов.
Многие области Речи Посполитой перешли под контроль конфедератов, и вскоре встал вопрос о взятии ими Кракова, занятого русскими войсками. Лидерам восстания казалось, что вот-вот наступит перелом и вся шляхта поднимется на борьбу с королём и русскими гарнизонами, расположенными на территории страны. К тому же в помощь восставшим на место Демурье прибыл барон де Виоменил с небольшим штатом советников, французских офицеров. Кроме них барон прихватил с собой и приличную сумму денег, предполагая с пользой потратить их на чужой территории (подкуп депутатов сейма, покупка оружия и оснащение новых вооружённых формирований конфедератов).
По мнению многих наиболее активных конфедератов, достаточно было взять Краков, устроить там избирательный сейм, и можно считать, что дело сделано: власть перейдёт в их руки, а короля Польши можно будет просто объявить низложенным. Однако более дальновидные понимали, что сам король не подпишет отречение от престола, а у него ещё достаточно сторонников. А если добавить к этому поддержку русскими солдатами и деньгами, то предполагаемый краковский сейм мог вызвать только новый виток гражданской войны.
Тогда наиболее активными конфедератами была выдвинута совсем простая идея, которая при её претворении в жизнь смогла бы коренным образом изменить ситуацию распределения власти в Речи Посполитой. А идея была стара, как весь мир человеческий: просто похитить короля и силой заставить его подписать отречение от короны. А если не согласится, то...
Шляхтич Стравиньский, уже известный тем, что 9 августа 1770 года он вручил королю в Варшавском замке акт бескоролевья, был приглашён Казимиром Пуласким на совещание в Ченстоховскую крепость. Это собрание заговорщики проводили в узком кругу: они обсуждали вопрос о возможном физическом устранении короля Польши. Неожиданно Стравиньский снова обратил всеобщее внимание на свою персону, заявив собравшимся:
— Панове! У меня на примете есть несколько шляхтичей, которые преданны мне и пойдут за мной в огонь и в воду. Поручите мне всё организовать, и очень скоро король будет сидеть за этим столом и собственноручно писать отречение от престола.
— А умеют ли твои люди держать язык за зубами? — спросил его Казимир Пулаский. — Ведь это не какой-то рейд организовать по тылам русской армии, а дело, которое может решить дальнейшую судьбу отчизны.
— Я знаю, что говорю, — с обидой ответил Стравиньский, — а за своих людей ручаюсь и отвечаю за них. Я организую с ними вылазку в Варшаву и попытаюсь через своих людей выследить Станислава Понятовского. А дальше... что Бог даст.
