— Ну что же, сам сказал, за язык никто не тянул. Пусть будет по-твоему, — немного подумав, подвёл итоги совещания Пулаский.
Повернувшись к висевшей на стене иконе и широко перекрестившись, он произнёс:
— Матка Боска! Помоги в нашем святом деле. Пошли удачу твоим детям.
Все присутствующие последовали его примеру, после чего начали расходиться. Пулаский, оставшись со Стравиньским наедине, шёпотом сказал:
— Если не получится доставить короля к нам живым, то сам знаешь, что надо делать.
Стравиньский согласно кивнул в ответ. Больше слов не понадобилось: каждый из них и так понимал, что в случае провала операции их будущее и будущее Речи Посполитой станет уже совсем неопределённым.
У Стравиньского всё получилось: 7 ноября 1771 года, пробравшись тайно в Варшаву, он через своих людей выследил короля Польши и захватил его, когда тот возвращался в сопровождении улан по улице Медовой от канцлера Чарторыского. Успешному проведению операции способствовала и осенняя погода: стоял густой туман, и сообщникам Стравиньского не составило большого труда укрыться, а потом без потерь с их стороны перебить немногочисленную охрану Станислава Августа Понятовского.
В то же время, к счастью для короля, этот же туман в дальнейшем сыграл дурную шутку с напавшими на него заговорщиками. Отъехав недалеко от Варшавы с драгоценным трофеем, Стравиньский и его люди из-за густого тумана заблудились в прилегающем к городу лесу. Они еле различали силуэты своих товарищей и были вынуждены всё время ехать совсем рядом друг с другом. При этом было строго запрещено громко переговариваться и окликать всадника, двигающегося впереди.
В какой-то момент король оказался рядом со Стравиньским.
— Вы понимаете, что вы сейчас делаете? С этого момента для всей Речи Посполитой вы — предатель, — шёпотом обратился Станислав Понятовский к командиру похитителей, цепляясь за последнюю надежду на спасение. Стравиньский хоть и заговорщик, но всё-таки шляхтич. А честь для шляхтича дороже жизни.
— Попрошу вас замолчать и тихо следовать за нами, — услышал в ответ король и понял, что надежда действительно умирает последней. — А то сами понимаете, вдруг кто-то выстрелит из мушкета, а пуля — она дура, — тихо, но с угрозой добавил Стравиньский на возмущение короля. — Тем более в таком густом тумане.
Король понял намёк и замолчал. Стравиньский же отъехал от него посмотреть дорогу, по которой они смогли бы следовать дальше. Сейчас, когда Станислав Август Понятовский находился в его руках, Стравиньскому и его людям совсем не хотелось нарваться на охрану короля. Наверняка о его похищении уже стало известно, и все занялись розыском похитителей.
Станислав Понятовский осмотрелся. В густом тумане перед ним маячила фигура только одного охранника Кузьмы. Остальные похитители были где-то совсем рядом: слышались их тихие голоса, но самих не было видно.
Король направил свою лошадь ближе к Кузьме и первым заговорил с ним:
— Ты знаешь, кто я?
— Мне не велено разговаривать с вами, — ответил охранник.
— Я — король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский, — продолжал шептать заложник, не обращая внимания на ответ охранника.
По тому, как вытянулось лицо Кузьмы, король понял, что, назвав себя, он привёл того в замешательство. Другой же реакции не могло и быть: Стравиньский, соблюдая секретность захвата в плен коронованной особы, не сообщил своим людям истинной цели этой партизанской вылазки. Поставив задачу каждому из них, определив им место и цель при нападении, он никому, кроме двоих приближённых и особо доверенных лиц, не сообщил, кто будет объектом их нападения.
— Я даю королевское слово, что ты будешь помилован и прощён мною, если сейчас просто отъедешь и сторону и «потеряешь меня из вида», — уговаривал Кузьму Станислав Понятовский. — Решайся: или прощение короля, или дыба.
Кузьма быстро сообразил, в какое попал щекотливое положение, и предпочёл первый вариант. Он слегка потянул поводья, и его конь медленно отъехал в сторону от лошади короля. Ещё пару лошадиных шагов, и пленник пропал из вида, растворившись в густом тумане.
Станислав Август Понятовский также потянул поводья своего коня. Медленно и тихо он начал удаляться в противоположную сторону от доносившихся сзади и впереди голосов. Вскоре король услышал громкое ругательство, крики, шум и топот лошадей, но, к его счастью, они от него удалялись, а не наоборот.
Через пару часов туман-спаситель немного рассеялся. Король выехал из леса на дорогу и перекрестился. Теперь ему надо было разобраться, в какую сторону продолжать путь. Внезапно он услышал громкое ругательство: «Пошла, пся крев!», храп пощади и скрип не смазанных колёс. Наконец из-за деревьев показалась сама лошадь и деревенская телега, которой управлял местный крестьянин, везущий хворост для своего скромного жилища. Он-то и указал «ясновельможному пану» направление на Прагу — предместье Варшавы, куда и продолжил торопливо свой путь странный всадник, который почему-то постоянно с опаской оглядывался по сторонам.
После того как удивительный пан скрылся из вида, крестьянин долго чесал затылок, вспоминая, где он его видел и кого он ему напоминает, но так и не смог вспомнить. Тряхнув вожжами и крикнув на гною старую лошадёнку для ускорения движения, крестьянин поехал дальше своей дорогой, оставаясь наедине со своими невесёлыми мыслями.
Прибыв ко двору, где уже царило беспокойство и растерянность по поводу его исчезновения, Станислав Август Понятовский немедленно сообщил о случившемся с ним во все европейские дворы. Мнение всех коронованных особ всей Европы было однозначным: шляхта совсем выжила из ума — покушается на святое святых, на королевскую особу! Такого же мнения был даже король Франции. Он, конечно, являлся сторонником свержения польского короля, но не таким же варварским способом.
Представив своё похищение как попытку уничтожить его физически, Станислав Август Понятовский тем самым окончательно развязал руки России, Австрии и Пруссии. Они только и ждали благоприятного момента узаконить свою интервенцию на территорию Речи Посполитой. И вот этот долгожданный момент наступил! Под девизом защиты монашеской особы и наведения порядка монархи этих трёх стран принимают решение о первом разделе Речи Посполитой.
Екатерина II получила письмо от Фридриха II с предложением о разделе территории на три части. Прочитав его, она обратилась к Панину, который только что вручил это письмо своей императрице:
— Ну, вот твоя либеральная политика по «польскому вопросу». Хотел, чтобы всё было прилично, достойно, а они вот что творят, — начала говорить возмущённо Екатерина II. — Что на это скажешь, Никита Иванович?
Канцлер склонил голову и молчал. Ему нечего было сказать в ответ. Для него самого это было неожиданностью, причём очень неприятной. В своей политике в отношении Речи Посполитой Панин предпочитал дипломатические приёмы, с помощью которых Россия могла бы добиваться своей цели «цивилизованно», без вмешательства армии и пролития крови. Но расширение вооружённого движения Барской конфедерации и эта попытка покушения на жизнь польского короля спутала все его политические карты. Теперь он стоял перед императрицей и усиленно думал, что же ей ответить.
