Вот и сегодня, усевшись за стол, Костюшко просто решил поужинать и пообщаться со своим новым другом или с кем-нибудь из присутствующих знакомых военных. Пока Грин о чём-то оживлённо беседовал с Лоуренсом, к Костюшко немедленно подошёл верный слуга хозяина дома негр Том лет 25, которого он запомнил ещё по службе в форте Вилли Фодж. Это было, наверно, самое тяжёлое время для армии Вашингтона. В числе его двух тысяч преданных солдат, оставшихся под его командованием в сложнейших военных условиях, был и Том, которого Вашингтон взял с собой на войну, покидая поместье. Следуя за хозяином, он прошёл всю войну, оберегая его от бытовых проблем военных походов, мёрз в зимнюю стужу, голодал, когда в армии были перебои с продовольствием.
— Здравствуй, Том! — улыбаясь, первым поздоровался Костюшко, и Том, узнав говорившего, радостно закивал ему в ответ, улыбаясь во весь рот.
— Здравствуйте, сэр! — ответил слуга и с готовностью услужить гостям застыл в ожидании их пожеланий.
— Том, — попросил его Костюшко, — а не принёс бы ты нам что-нибудь выпить и поесть, а то в горле пересохло, да и желудок требует для себя работы.
Том согласно кивнул и ушёл на кухню, а через несколько минут на столе дорогих гостей уже стояли тарелки с кусками жареной индейки и хорошее вино с виноградников южных штатов. Джентльмены не заставили себя долго упрашивать и, как положено здоровым и голодным мужчинам, набросились на еду.
Покончив с индейкой и с выпивкой, поговорив с большим соседом по столу о возможном подписании договора о мире с англичанами и участии Франции в данном процессе, Костюшко заметил, что в их сторону направляется Вашингтон. Он подошёл к их столу и, поприветствовав каждого, предложил Костюшко прогуляться недалеко от дома и пообщаться без свидетелей.
— Как вы думаете, — спросил Вашингтон, когда они вышли за ворота и пошли вдоль тенистой аллеи, — зачем я собрал вас у себя дома?
— Наверно, чтобы попрощаться с нами, — дога дался полковник. — Когда заканчивается война, я думаю, пора подумать и о мирной жизни, — уклончиво ответил он, предполагая, что Вашингтон сейчас сообщит ему что-то важное.
— Мы сегодня переживаем не лучшее время, — начал откровенничать Вашингтон, — и вы об этом знаете.
— Простите, сэр. А можно конкретнее? — попросил Костюшко. — Вы можете мне полностью доверять.
Вашингтон внимательно посмотрел на стоящего перед ним с гордо поднятой головой Костюшко. Полковник смотрел ему прямо в глаза и ждал отпета. Вашингтон не выдержал его прямого взгляда и отвёл глаза, продолжая смотреть куда-то за спину Костюшко. Разговор явно не клеился, и оба чувствовали какую-то неловкость. Наконец Вашингтон собрался с мыслями и начал говорить собеседнику про то, что Костюшко уже либо знал, либо о чём давно догадывался.
— Понимаете, я за эти годы просто по-человечески устал.
Вашингтону всё больше нравился стоящий перед ним полковник. Он следил за его службой и видел в нём не просто военного в чине полковника. Таких в его армии было достаточно. Перед ним стоял человек высоких достоинств, наделённый от природы талантами, которыми он щедро делился на своей новой родине. Став известным в американской армии после сражения под Саратогой, Костюшко продолжал оставаться скромным полковником, который не привык бахвалиться заслугами перед отечеством и продолжал службу, вкладывая и неё всю душу. Всё это было известно Вашингтону, и он решил приблизить его к себе, позволяя разговаривать с ним не как главнокомандующий, а как простой смертный человек.
Их прогулка вылилась в длительную беседу. Вашингтон придерживался одних с Костюшко взглядов по многим проблемам, ставшим предметом их обсуждения. Он отмечал про себя, что мнение полковника часто совпадало с его мнением, а иногда простой разговор перерастал в небольшую дискуссию. У них было много общего, но в то же время Костюшко чувствовал, что в разговоре с ним Вашингтон не впускал его в свой внутренний мир и не допускал со своей стороны полной откровенности.
За это короткое время их общения Вашингтон настолько сумел расположить Костюшко к себе, что, уставший от одиночества, тот раскрылся перед этим человеком и откровенно рассказал ему о своей жизни. Его собеседник слушал «исповедь» полковника, привычно кивая головой. При этом сам высказывался конкретно и сжато, иногда задавал вопросы, однако сам говорил немного. Может быть, из-за этого Костюшко чувствовал какую-то недоговорённость со стороны Вашингтона и принимал эту закрытость как недоверие к нему.
Прогуливаясь по тенистой аллее, Костюшко решил поговорить с Вашингтоном о будущем американской армии, о своих предложениях по её преобразованию, а также о личной жизни, которую он собирался изменить в ближайшее время.
— Если вы оставите пост главнокомандующего, то кто займёт ваше место? Этот вопрос волнует сейчас многих военных, — высказался Костюшко по поводу того, что услышал от главнокомандующего на совещании. — А кто сегодня сможет достойно заменить вас на этом посту?
— Там будет видно, — уклончиво ответил Вашингтон. — Генералов у нас много, но армии всё-таки нужны профессионалы. Ну а вы? Что вы думаете по этому поводу?
Костюшко остановился, глубоко вдохнул в себя свежий прохладный воздух и внезапно улыбнулся.
— А знаете, армия для меня в ближайшее время отойдёт на второе место в моей жизни, — заявил неожиданно он, и Вашингтон с удивлением посмотрел на полковника.
— Интересно. А что же будет на первом?
— Не что, а кто, — пояснил Костюшко, продолжая улыбаться, с удовольствием разглядывая вытянувшееся лицо Вашингтона. — Я, наверно, подам в отставку, женюсь и уеду в какой-нибудь отдалённый штат.
— Ну конечно! — воскликнул Вашингтон. — Как я сразу не понял: только женщина могла так круто развернуть вашу жизнь. И кто же эта счастливая особа?
— Её зовут Мадлен. Она девушка из простой семьи. Очень красивая, и я её, кажется, люблю, — искренне признался Костюшко.
Он смотрел на Вашингтона широко открытыми глазами, в которых можно было увидеть, как там пляшут канкан чертенята. Ему вдруг захотелось обнять этого человека, хорошенько помять его и даже оторвать его тело от земли. Но Костюшко сдержал свои юношеские эмоции влюблённого зрелого мужчины, так как понимал, что такое его поведение может выглядеть неестественно.
— Да. Я вас понимаю.
Вашингтон как-то сразу замялся и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Теперь вся подготовленная им речь не имела никакого смысла. Чтобы понять это, достаточно было видеть и слышать Костюшко. Выражение его лица в этот момент было такое, каким бывает у молодых юнцов, сорвавших неожиданно у молодой и красивой девушки свой первый в жизни поцелуй: влюблённым и, соответственно, глупым.
После признания Костюшко они продолжили свой путь по аллее в молчании. Каждый думал о своём, но всякая прогулка рано или поздно заканчивается. Обогнув дом, они вернулись к входным воротам и вновь оказались в окружении гостей.
Когда поздно вечером все гости начали расходиться, при расставании Вашингтон ещё раз уточнил у Костюшко:
