В этот мирный период не осталась без внимания прогрессивной шляхты и культура. Особо в Речи Посполитой в это время почитался театр. Он стал поистине явлением в общественной жизни и достиг своей наивысшей точки развития. Многие магнаты, поддавшись новому увлечению, тратили кучу денег на строительство театров при своих дворцах. При этом приглашались лучшие специалисты: архитекторы, декораторы, постановщики и зодчие в основном из Италии или Франции.
Каждый такой меценат хотел принести в свой театр что-то новое, чего нет у соседа. Однако всех затмил своим размахом великий гетман литовский Михаил Казимир Огинский
[29]. Свой театр он основал в Слониме
[30], в городе, который в это время переживал период расцвета. На месте старого замка гетман построил дворец, в архитектурный ансамбль которого вошёл и театр (ну как же без него!). На сцене придворного театра работали итальянские и польские оперные и драматические актёры, художники, балетмейстеры, выступал хор.
«Новый дом оперы» — так назвал Огинский своё детище и по праву гордился им. По роскоши и великолепию этот театр мог стать гордостью любой европейской столицы, а по механическому оснащению не уступал и даже превосходил театры Teatr Narodowy в Варшаве и театр Шереметева в Кусково и Останкино. На его сцене ставились сложные балетные постановки, проходили конные баталии и производились водные феерии с подсветкой бенгальскими огнями. Во время спектакля перед восхищенными зрителями одновременно могли предстать сотни актёров и плавать настоящие лодки.
Получив несколько лет спокойной жизни без войн и разрух, поднялось на ноги и земледелие. Продукция зерна за несколько лет мирной жизни не только достигла уровня, который был до раздела страны, но и превысила его. Некоторые представители шляхты и крупных землевладельцев уменьшили или совсем отменили барщину либо заменили её чиншем, а натуральные повинности — денежной платой. Крестьянам предоставлялось право самоуправления.
Армия Речи Посполитой не осталась без внимания государства. Она нуждалась в реформах и укреплении профессиональными военными кадрами.
Массивные двери раскрыли свои деревянные ладони, и члены варшавской масонской ложи степенно начали покидать комнату, где только что они посвящали в своё тайное общество двух новых братьев. Последним из помещения вышел Великий магистр Казимир Сапега в сопровождении Тадеуша Костюшко. Они прошли по длинному коридору и зашли в отдельный кабинет, где переоделись, приняв облик обычных людей, каких любой смертный человек может повсеместно встретить на своём пути.
— В ближайшее время тебя вызовет на аудиенцию король, — сообщил новость товарищу Сапега, расположившись с ним за большим массивным круглым столом. — Вопрос идёт о присвоении тебе звания генерала и передаче под твоё командование дивизии в одном из воеводств.
— Откуда у тебя такие сведения? — спросил Костюшко, почти никак не отреагировав на такое сообщение. Только желваки на его щеках начали перекатываться, словно небольшие шарики под кожей, выдавая его волнение от неожиданной новости.
— Добрые люди сообщили, — усмехнулся магистр варшавских масонов. — Надеюсь, я сегодня сообщил тебе хорошую новость?
Костюшко скептически улыбнулся. Около пяти лет, после возвращения из Америки, он вёл образ жизни типичного помещика, шляхтича, который проживал в обыкновенной деревне в одноэтажной усадьбе с большой и шумной семьёй брата. А Сапега за это время дослужился до генеральского звания и возглавил инженерный корпус Великого княжества Литовского, созданного недавно по решению сейма. Казалось, Костюшко смирился со своей судьбой отставного генерала американской армии. Иногда он посещал Варшаву или Вильно, встречался со своими друзьями на собраниях масонского общества или в закрытых клубах, где собирались серьёзные шляхтичи и офицеры с революционными настроениями. Они обсуждали будущее своей родины, дискутировали о путях и способах освобождения Речи Посполитой от оккупации со стороны России, Пруссии и Австрии. Там же будущий руководитель Польского восстания познакомился с такими известными патриотами, как Гуго Колонтай, Игнатий Потоцкий и уже признанным в Речи Посполитой поэтом и политиком Юлианом Урсыном Немцевичем. Они, в свою очередь, были тесно связаны с офицерами, готовыми встать в ряды новой польской армии-освободительницы. Республиканец Костюшко всегда был желанным гостем в таких клубах и внимательно прислушивался ко всем выступающим, делая иногда свои замечания и внося предложения, если считал это нужным или необходимым.
Хорошие, дружеские отношения у Костюшко сложились и с любимцем варшавского светского общества Якубом Ясинским. Недавно по рекомендации князя Сапеги король присвоил ему звание подполковника и назначил старшим офицером инженерного корпуса войск Великого княжества Литовского. На первый взгляд, у него и Костюшко было много общего: оба являлись выпускниками Рыцарской школы, оба придерживались республиканских взглядов и мечтали восстановить былое величие своей родины. Правда, иногда Ясинский в разговоре предлагал такие радикальные действия по созданию нового государства, что Костюшко невольно настораживался. В нём не было короля и даже шляхты, там уничтожались все сословия и уравнивались права всех людей. В такие минуты, слушая Ясинского, Костюшко с сомнением покачивал головой, внимательно анализируя высказывания этого офицера.
— Мы создадим совершенно новое общество, — откровенничал Ясинский с Костюшко.
— И каким вы его представляете? — заинтересованно спросил его собеседник.
— Равенство, братство, без шляхты и коронованных особ, — чётко и коротко определил устройство нового государства агрессивно настроенный республиканец.
— Допустим... А король? Что будет с ним? — решил уточнить Костюшко.
— Низложим.
— А если он не согласится?
— Ну, тогда... — Ясинский многозначительно посмотрел на Костюшко.
Костюшко молча уставился на Ясинского, ожидая продолжения фразы. При этом его лицо не выражало никаких эмоций. Якуб не выдержал прямого ожидающего взгляда и отвернулся. Костюшко отпил глоток вина и задумался. Он снова и снова вспоминал слова Ясинского, его выражение лица, горящие глаза.
«Да, — подумал Костюшко, — такие хотят всё разрушить, а взамен предлагают лишь теории. Им бы только ввязаться в бой и повести за собой других, а дальше... Что будет дальше?..»
Участвовал Тадеуш и в светских приёмах благородных обществ, куда его, хоть и редко, но приглашали некоторые представители столичной шляхты. Американский генерал, республиканец, одинокий и симпатичный холостяк на подобных раутах обращал на себя внимание высшего света и превращался в некую трагическую и загадочную личность. Особого внимания Костюшко удостаивался со стороны незамужних паненок с романтическим складом мышления. К тому же он исполнял французские романсы, хорошо рисовал и редко отказывал, если какая-нибудь прелестная особа просила Костюшко нарисовать её портрет. Однако, к огорчению дам, объект их томных волнений и воздыханий не отвечал им взаимностью.
