— Черноморский флот ждёт ваших повелений, государыня!
На склоне тёмной горы засветился вензель «Е-Н». Брызнули разноцветные гроздья салюта.
— Я поздравляю вас, адмирал. Я поздравляю вас, князь Потёмкину Таврический. — На глазах Екатерины были слёзы радости и восторга, она выпила бокал и расцеловала Потёмкина.
Гости толпились у стола.
Подошёл Иосиф:
— На Днепре мы славили Екатерину Великую, сегодня славим Россию великую. Ваше здоровье. Виват!
Сегюр сказал Потёмкину:
— Пожалуй, король даст мне отставку.
— За что?
— За то, что проморгал тебя, великий мой друг, и поверил в «потёмкинские деревни».
— На дуэль бы вызвать тебя, шелопая... За оскорбление неверием.
Фитц-Герберт делился мыслями с Кобенцлем:
— Турецкому флоту конец, а море Чёрное стало снова русским.
— Конец и вашей блокаде Америки, у России теперь есть чем прикрыть своих купцов.
— И союзу Пруссии с Россией конец, начнётся южный вал российской политики.
— Война с турками?
— В союзе с Австрией.
— Освобождение Балкан?
— Ваше здоровье, капрал... — Они выпили.
— Господа, у нас конференция или бал? — воскликнула Екатерина. — Музыку! — Заиграл оркестр, Екатерина пригласила Потёмкина. Обняв, шепнула: — Сегодня твой триумф, папа.
Он нежно, сколь дозволено приличием в танце, прижал её к себе.
— Как там моя Потёмочка?
— Уже танцует. Почему твоя, а не моя?
— Ежели б парень, наследник.
— Престола? — спросила она лукаво.
— Мы же обвенчаны...
— Не воспаряйте, князь. У претендентов в России горькая судьба. Пусть уж лучше Потёмочка...
— И то верно.
— А что Маттея я не вижу?
— Он на полпути в Неаполь, — усмехнулся Потёмкин. — Ещё бы куда Мамонова сегодня услать.
— Отправлю на судах порядок проверить, — лукаво улыбнулась она.
Он закружил, завертел её под музыку и залпы фейерверков в звёздном южном небе.
11
Они ехали как в лучшие времена — вдвоём. Лишь вдалеке, то тут, то там, маячили фигуры конвойных, в степи далеко видно. Екатерина пустила коня в галоп.
— Догоняй!
Потёмкин не без труда нагнал резвящуюся царицу, обнял, не сходя с коня, она прижалась, ласково тронула всё ещё густую овчину волос:
— Ты сильно изменился, Гриша.
— Постарел?
— Стал жёстче и суровей.
— Тоскую, Катя... К тебе хочу, в Россию... Края тут неласковые...
— За чем же дело стало, отзову.
— Нет уж, тут судьба моя... — Он посмотрел туда, где пробивалась полоска зари. — Хочешь посмотреть нечто?
— Хочу.
Пришпорили коней, объехали один холм, второй и остановились пред третьей горушкой. Она стояла, трепеща огоньками-светлячками.
— Что это? — удивлённо спросила Екатерина.
— Курган славы и скорби.
Потихоньку стали подниматься. Склоны были засажены молодыми топольками, возле каждого — свеча. Дорога вела к небольшой капличке с маковкой-луковкой купола. Потёмкин спешился, помог сойти Екатерине. Открыл ключом дверцу, запалил свечи. Внутри был сооружён небольшой алтарь, стены расписаны ликами святых.
— Сам расписал?
— Сам. В память о смоленцах, рязанцах, владимирцах, псковичах, нижегородцах, вятичах... о всех русских, кто смерть нашёл на южных рубежах России. Сколь их тыщ — не знаю. Солдаты, крестьяне, работные люди. Это мной убиенные, Катя. Я их позвал, я привёл, я не оберёг. Сегодня, в дни торжеств наших, велел сделать праздник им, их душам... Помолимся, Катя.
Потёмкин стал на колени, зашептал слова молитвы, Екатерина опустилась рядом. Их молитвенный шёпот вознёсся к ликам святых. Когда встали, она тронула рукой щёку Григория.
— Не казнись, Гриша, на всё воля Божия... Не твой грех, во славу России. Где власть, там и смерть.
Коротко взвизгнула стрела и, жёстко царапнув по штукатурке, упала к их ногам. Потёмкин, оттолкнув Екатерину вглубь, выхватил пистолет, выстрелил в окошечко-амбразуру вслед тёмной фигуре, скатившейся с кургана.
— Ля-или-алла-бисмилля!.. — донёсся тонкий голос.
— Таково гостеприимство, — невесело усмехнулась Екатерина.
— Здесь край земли крымской, гостеприимство татар кончается...
Глава третья
ВЕНЕЦ ТЕРНОВЫЙ
1
Князь Радзивилл, виленский воевода, один из крупнейших магнатов Речи Посполитой, завтракал в постели. Будучи мужчиной дородным — не менее десяти пудов весом, он и завтракать любил обстоятельно — на специальной столешнице, водружённой поперёк постели пана, стоял поднос с окороком, высилась бутыль вина, рядом — полхлеба крупными ломтями.
С удовольствием отхлебнув из куфеля и утерев сочные губы тыльной стороной ладони, князь говорил Михаилу Доманскому, стоявшему возле постели:
— Не, не, пане коханку Михал, с меня хватит гоняться за этой паночкой пенькной, пора до дому... Пока мы с тобой тут пируем да жируем, тот шустрый прусский евнух Фриц и его родичка, блудница Катерина Польшу от так располовинят. — Радзивилл отпластовал половину окорока.
— А как же посольство к султану? — сумрачно глядя, как князь насаживает на нож добрый кусок мяса, спросил Доманский.
— И султана к чертям свинячьим, — беспечно махнул рукой Радзивилл. — С него зараз нема толку, война с москалями началась без нашей помощи. — Бритая голова воеводы и отвислые щёки лоснились, выпученные глаза плотоядно сверкали, он мощно работал челюстями, пережёвывая окорок.
Но Доманский не отступал:
— В самый раз, проше пана, подослать княжну падишаху. Явление наследницы престола вызвало бы упадок духа среди москалей, а Европу направило бы супротив Екатерины... Сирот жалеют.
— Европа чихнуть боится без дозволу России, эта курва немецкая и её сатрап одноокий армию имеют наисильнейшую. Или забыл, как бегали конфедераты от Суворова?.. А что до княжны, коханы мой, то это гнилой товарец. Падишах её враз раскусит, а мне голову срубят. Она же никак не может запомнить как следует байку, что ей втолковали, даже в своих именах путается — то она Эметэ, то Пиненберг, то Володимирская, а зараз, гляди. — Тараканова. Прекрасна как ангел, пуста как пень трухлявый, пане коханку... — Радзивилл, пожав полными плечами, в глубокой задумчивости отхватил зубами очередной кусок окорока. Посмотрев на собеседника, с набитым ртом спросил: — Ты-то хоть знаешь, как её имя подлинное? Сколь не вбиваю в голову, что мужем Лизаветы покойной был Алексей Разумовский, а она всё Кирилла поминает, он, вишь, красивее... Хочешь — неси свою голову султану, а я до дому...
