13
Потёмкин в лёгкой коляске, запряжённой парой коней, подъезжал к холму, где размещался штаб Суворова. За светлейшим грудилась свита — верховые, коляски, кареты. Меж офицерских мундиров белели женские платья — князь и в ратном труде не лишал себя житейских радостей. Собираясь в поле, он накинул поверх камзола, отделанного соболями, офицерский плащ, чего иные не сделали, и потому кавалькада, тянущаяся за коляской командующего, выглядела цветником.
Суворов, обряженный в поношенный мундирчик, висевший на исхудалом теле, как на распялке, объяснял что-то окружавшим офицерам и показывал рукой на темнеющие вдали стены Измаила. Крепость издали смотрелась крутобокой, зубчатой поверху горой, раскидавшей широко свои крылья. Неподалёку от штаба был сооружён в натуре макет крепостной стены (естественный скат холма, брёвна, плетень, засыпанный землёй, фашины). У подножья суетились солдаты числом до роты.
Увидев гостей, Суворов скомандовал:
— Прошка, шпагу!
Верный ординарец накинул ему на плечо перевязь со шпагой. Дежурный штаб-офицер, дождавшись, пока кортеж князя приблизился на достаточное расстояние, махнул барабанщику, тот ударил «честь», а сам скомандовал:
— Господа офицеры!
— Отставить! — крикнул Суворов. — Тут не вахтпарад, а труд ратный. Э-э-э! Куда тянешь, раззява? — Он глянул из-под локтя, далеко ли командующий, и ещё громче закричал: — Не туда, не так, топтуны-орёлики! Счас пособлю, — и сбежал к солдатам.
Через две-три секунды был уже возле них, разворачивающих осадную лестницу.
— Что ж вы, голубчики, узким концом вперёд? Пока под стеной развернёшь, турок трах-бах — и нет солдатиков.
— Дак она, эта драбина... — смущённо забормотал старший.
— Брянский или черниговский?
— С-под Могилёва.
— «Драбина»... Разворачивай драбину эту... Шибче, шибче, ребята, пуля дура, а бьёт точней сокола.
Так же стремительно, как сбежал, Суворов вернулся обратно, отсалютовал Потёмкину шпажонкой:
— Здравия желаю, ваша светлость.
Потёмкин не по-уставному протянул руку. Слегка коснувшись княжеской ладони, Суворов отдёрнул пятерню, затряс рукой:
— Обжёг было, ишь полыхают уголья на пальцах... Не боишься, Григорий Александрович, сгореть от них? — Указал на бриллианты в перстнях.
— Светят, да не греют, — хмуро ответил Потёмкин.
— Коли так, ин, ладно. Далеко ль направились с... курятником этим?
— К тебе, граф, пусть посмотрят войну сблизи. Всё ли к штурму готово?
— Дай дён пять, чтоб через эту крепостцу. — Суворов указал на сооружение, — пропустить хотя бы штурмовые роты. А всего у меня их семь будет, фанагорийцы. Мыслю как... — Он взял светлейшего под локоть, отвёл в сторону.
Каждой поставлю задачу будто они главные, а каждому первому, взошедшему на стену. — Георгия...
— А скорее нельзя?
— Скоро только девка бабой становится. Зелены новобранцы. Стариков повыбил турок, а кои от хвори померли.
— Оттого и тороплю, как подумаю, сколь кровищи будет при штурме, сейчас бы играл отбой. Да осадой, видно, не возьмёшь... А свои мрут в окопах как мухи. Не избежать крови большой.
— Глянь сам, готовы ли. Стой тут, я скомандую. Господа офицера, в строй. Отрабатываем общий штурм. Бегом марш! Барабаны! Свистеть! Играть атаку! За мной, чудо-богатыри!
Застучали барабаны, запели трубы, засвистели в дудки капралы. Солдаты, похватав лестницы, перекидывали их через ров, забрасывали его фашинами, досками, хворостом. Лестницы, пропустив пехоту, волокли бегом к стене, поднимали, удерживая баграми, а изображавшие турок, те, что наверху, пытались отбросить, но это удавалось не всем, так как на перекладинах повисли гроздья солдат, стремительно рвущихся вверх. Гремели выстрелы. Белый платок, которым Суворов повязал голову перед атакой, мелькал уже над стеной. Сорвав его, полководец дал отмашку:
— Отбой! Отбой! Отбой!
Опять свистки, стук барабанов, пенье труб. Войско откатилось от стены, кого-то на носилках несли к лазаретным повозкам. Суворов подбежал к Потёмкину, пот обильно стекал по жёлтому лицу, измождённому лихорадкой. Седые волосы топорщились хохолком.
— Изрядно, изрядно, — похвалил Потёмкин.
— Кой чёрт, изрядно. — Суворов закинул в рот таблетку хины, разжевал. — Бегут, как инвалиды на пожар, трусцой, абы не рассыпаться... Не хотите ль взглянуть на Измаил в натуре? — Потёмкин кивнул. — Григорьев, ещё две атаки, а я под стену с его светлостью.
— Со мной в коляску? — спросил Потёмкин.
— Мне верхи способней, — отказался Суворов.
В коляску к Потёмкину впорхнула Санечка. Суворов, взбираясь на коня, посмотрел в сторону светлейшего, скорчил презрительную мину. Свита вразброд пошагала к каретам.
— Рота! Бегом марш! Атака! Штурм! — Солдаты, подхватив «драбины», бежали к стене. Свистела и гремела музыка штурма.
Суворов доставил Потёмкина к линии окопов.
— Пойдём в первую линию? А этих, — он указал на свиту, — бросим тут. Увидит турок сборище офицеров, ядрами закидает. Штабным любопытно, а войску урон. — Заметив, что Санечка не отстаёт от Потёмкина, спросил: — И вы желаете, мадам, к войне поближе? Не женское это дело.
— Я зонтиком от пули заслонюсь, — кокетливо сказала Санечка.
— Ну-ну, — насмешливо протянул Суворов. — Только зонтик свернуть придётся, уж больно для пушки мишень хороша. И прошу по тропочке за нами шаг в шаг. В сторону — ни-ни.
— Там эти... фугасы?
— Ага... Иной солдат до отхожего места не добежит и сотворит у дороги фугас ли, мину...
— Отмоемся, граф, а то выкинем туфель, только и делов... Атам. — Санечка показала зонтиком в сторону города, — турки, да?
Может, и впрямь подумали турки, что у русских есть некое новое оружие в виде круглого белого предмета, но из крепости отозвались россыпью выстрелов. Свитские офицеры — несколько их увязалось следом — попадали наземь. Потёмкин расхохотался, его поддержала Санечка, ухватившись, однако, с перепугу за рукав светлейшего. Зонтик отшвырнула. Послышался хохот из траншей. Не смеялся лишь Суворов. Неприязненно взглянув на поднимающееся с земли штабное офицерство, сурово сказал:
— Ваша светлость, велите штабным в тыл убраться, они своим примером всё воинство испортят. Нам для поддержки духа одной дамы хватит. Позвольте ручку, сударыня.
Суворов церемонно подставил локоток, и она пошла рядом с ним, не обращая внимания на выстрелы, выбралась на первую линию траншей, шагала, укрываясь за кустами, пригибалась, где пригибался Суворов, приседала за выступами почвы. Вместе с генералами дошла к невидимой черте, у которой Суворов остановился.
Она спросила:
