Вдруг Екатерина замерла. За стеной в коридоре послышался стук тяжёлых башмаков. Вспыхнул игривый женский смех, снова топот. Скрипнула дверь. Екатерина, слыша гулкие удары своего сердца, прикрыла глаза.
— Простите, ваше высочество, забыла свечи погасить, — услышала она голос Чоглоковой и разочарованно и раздражённо посмотрела на фрейлину.
Та, подойдя чуть ли не вплотную, старательно всматривалась в темноту алькова. Екатерина натянула на себя одеяло и проговорила предательски дрогнувшим голосом:
— Мадам Чоглокова, оставьте ваши заботы, идите спать.
— Сей момент, сей момент... — на цыпочках обегая комнату, фрейлина не сводила жадных глаз с постели: великого князя нет. — Потом, ваше высочество, когда великий князь придут, погасите сами два шандала, вот эти, возле ложа. Её императорское величество велели соломки под окна настелить, чтоб стуку карет не было слышно...
— Да идите же вон! — сорвалась на крик Екатерина.
Чоглокову как будто сдуло ветром. Екатерина тяжело вздохнула, прикрыла глаза и...
...Скользят танцующие пары, у стены, откинувшись на спинку дивана, полулежит красавец кавалергард, гигант с лицом Аполлона и кудрями Амура...
Екатерина резко поднялась, сбросила одним движением ночную рубашку. Легла на спину, выпростав обнажённые руки поверх одеяла. Из-за окна донёсся собачий брёх, отрывистый, редкий, монотонный. Она встала, снова подошла к зеркалу, придирчиво оглядела своё обнажённое тело. Взяла с подзеркальника флакончик духов, мазнула за ушами, тронула пробочкой щёки, подбородок. Подумала и, смочив пальцы духами, провела ими по груди. Ещё раз вгляделась в своё отражение.
Накинула на плечи пеньюар и решительно направилась к двери мужского покоя. Приоткрыв щёлочку, заглянула — никого. Тогда, распахнув дверь, вошла и пересекла комнату. Робко тронула филёнчатую створку и, чуть глянув внутрь, пулей кинулась назад, нырнула под одеяло, замерла в ожидании.
Шаги звоном отдавались в ушах. Она увидела в полутьме Петра, он был без мундира в одной сорочке, но в панталонах и башмаках, — закрыла глаза. Почувствовала, как он склоняется над ней, зовёт шёпотом:
— Катья... Катька...
Она, не открывая глаз и смущённо улыбаясь, прошептала:
— Питер... о, Питер... — и робко потянулась к нему. Но он приложил палец к её губам:
— Тсс... Мадам разбудишь... Вставай, идём, — и стащил с неё одеяло.
Екатерина, ничего не понимая, попыталась снова натянуть на себя одеяло.
— Куда... идём?
Но Пётр был неумолим:
— Идём.
Екатерина, решив быть покорной мужу, еле слышно вздохнула, встала и пошлёпала босыми ногами по холодному паркету вслед за супругом, или, вернее, вслед за тем, кто должен был стать таковым с минуты на минуту.
Невольно прислушиваясь к женскому смеху, топоту ног и мужскому хохоту за стеной, она вошла вслед за Петром в игровую комнату.
— Вот я сегодня прусское атакующее построение колонн понял, — лопотал Пётр, счастливый, что может поделиться с супругой своими маленькими радостями. — Первый регимент образует каре в центре. Второй — слева и сзади. Третий — справа...
Он, разгорячившись, бегал вокруг стола с солдатиками, задевая столик со стоящими на нём бутылками и стаканом. Екатерина, зябко поёжившись, подошла к креслу, на котором висел свадебный мундир Петра, и принялась рассеянно трогать пальцем золотой позумент. Время от времени она поднимала наполнявшиеся слезами глаза и смотрела изумлённо то на мужа, с ошалелым видом носившегося по комнате, то на стройные ряды его игрушечных армий.
— ...Это ежели иметь наступление клином... — Пётр вдруг осёкся, подозрительно посмотрел на жену и, слегка повысив голос, сделал ей замечание: — Ты плохо слушаешь! — Затем, обратив взоры на изумительно, с его точки зрения, построенное каре, продолжал: — Я буду маршал великой армии дядюшки Фридриха, короля прусского. Для этого я изучаю тактику. — Снова посмотрел на Екатерину и назидательно добавил: — И жена маршала тоже должна знать тактику наступления. — И смягчившись: — А теперь посмотри перестроение уступом. Первый регимент марширует...
— Мне холодно... — Екатерина переступила босыми ногами, оставив на паркете влажные следы.
— О, я имею согревание! — с непосредственностью идиота мгновенно переключил своё внимание Пётр. — Идём сделаем добрый солдатский пунш!
Он потащил её к столику с яствами, расплёскивая вино, наполнил бокалы. Екатерина машинально сделала один глоток, но, поперхнувшись, закашлялась и, почти расплакавшись, крикнула:
— Больше не могу! Не могу!!
— О, первая чарка, Катья, как первая палка: сначала больно, а потом полезно... — Пётр захохотал, довольный шуткой, и совсем уж некстати добавил: — Как первая ночь для девчонки...
Екатерина с ужасом посмотрела на него и, пробормотав: «Чудовище...», — отвернулась, чтобы не видеть больше его дурацкой, кривляющейся физиономии. Вдруг глаза её расширились, рот приоткрылся, она испуганно прижалась к Петру, трясясь и показывая рукой:
— Там... что там, Питер?..
В углу под одним из настенных бра судорожно дёргалась подвешенная за хвост крыса, пытаясь спрятать от горящей свечи усатую мордочку.
— О, это военный преступник. Она съела голову одного из моих солдат, и я сделаю ей инквизицию — сожгу, как презренного еретика.
Пётр взял шандал и направился к крысе. Екатерина, обливаясь холодным потом, смотрела, как чёрная тень князя ползла по стене, — ей всё это казалось кошмарным сном. Наконец, не выдержав, она сорвалась с места и опрометью бросилась вон, слыша несущийся ей вслед голос мужа:
— Катья, ты куда?..
Хлопнув дверью, она влетела в спальню и бросилась на постель. Не в силах больше сдерживать себя, разрыдалась в голос.
— Катья. — Пётр тихонько присел на край кровати. — Катья, тебе грустно? Отчего ты плачешь? — Пётр искренно недоумевал. — Хочешь, я на скрипке тебе поиграю? Колыбельную?..
Екатерина, зарыдав ещё громче, зарылась в подушки. Но муж, исчезнув на минуту, вернулся со своей малой скрипицей и, пристроив инструмент к плечу и глядя в чёрный провал окна, принялся играть нечто очень сентиментально-сладкое.
Белое корявое лицо его застыло, словно маска Арлекина, глаза сделались огромные, чёрные и печальные.
Екатерина теперь плакала молча, не открывая глаз, слёзы выкатывались из-под прикрытых век и стекали по щекам.
Ни он, ни она не заметили, как тихонько приоткрылась дверь и недреманное око мадам Чоглоковой зафиксировало каждую мелочь этой странной брачной ночи — и одетого Петра, и несмятый край его половины кровати, и уткнувшуюся в подушку Екатерину.
Фрейлина, бесшумно прикрыв дверь, отступила и испуганно охнула, почувствовав, как чьи-то сильные руки бесцеремонно обхватили её сзади. Резко обернувшись, она увидела мужа и больше для порядка, чем для острастки, выговорила:
