— А я и хотел попросить именно вас. Пригласите её высочество. — Пётр как будто невзначай выставил кривую голую ногу из-под халата.
— Понимаю... э... понимаю, — осклабился Чоглоков и, стараясь держаться прямо, пошёл, по-строевому печатая шаг.
Когда за обер-камергером закрылась дверь, Пётр передвинул кресло так, чтобы видеть себя, и принялся усаживаться, выбирая наиболее эффектную позу. Открылась дверь, но не та, которая ведёт в покои княгини, а снова из коридора.
Вернулся Чоглоков и, подойдя на положенную дистанцию, смущённо развёл руками:
— Не идут-с... Сказались... э... больной.
— Как больной? За час до того здорова была.
— Больна. — Чоглоков сочувственно склонил голову. — Моя... э... супруга доложила, что у них женские... э... регулярные неприятности.
— Что значит неприятности? Выдумки все, выдумки. По дворцу шастать да подглядывать здорова, а... — Пётр забегал по комнате, Чоглоков как заведённый поворачивался вслед. — Выдумки все, хитрости...
— Истинно так, хитрости, — подтвердил Чоглоков. — Моя тоже насчёт этих регулярностей, а я... э... бац! — и всё... Никаких регулярностей. Каждый год по дитяти... э... слава Богу.
— Явится, сейчас явится, — хихикнул Пётр, беря скрипку. — А вы ступайте. Значит, бац — и никаких регулярностей, так? А?
— Так точно, — раздвинул в охальной улыбке рот новый наставник великого князя.
Пётр с мстительной гримасой идиота посмотрел на дверь, ведущую в женину спальню, и принялся терзать струны инструмента. Результат не замедлил сказаться: Екатерина вошла в спальню. Вопреки ожиданиям лицо её было спокойным и приветливым.
— Вас не раздражает моя игра? — любезно осведомился Пётр.
— Напротив, я рада, когда вы в лирическом расположении духа... Вы меня хотели видеть, Питер?
— Но вы же больны...
— Для вас, мой муж, я всегда здорова. Я уже была в постели, когда...
— Но Чоглоков...
— Я ваша жена, и чтобы видеть меня, вовсе не обязательно посылать за мной этого болвана. Я жду вас и готова явиться по первому зову.
Пётр растерялся, как это бывало всегда, когда он не понимал жену, и быстро забегал по комнате. Екатерина шлёпала следом босыми ступнями, развевалась лёгкая шаль, которую она накинула на пеньюар. Наряд был не случаен — муж вниманием не баловал, а царицына инструкция требовала: завлекай. Пётр резко остановился, Екатерина — случайно, нет ли — оказалась почти в его объятиях. Он смущённо пробормотал:
— Я хотел... нынче днём, Като, понимаешь... Лизка Воронцова... Поверь мне... Ты вошла так внезапно...
— Лизка? О, Питер, неужели ты думаешь, что я... О Боже, и как такое в голову могло прийти? Ревновать к этому куску говядины? У тебя такой утончённый вкус, и я вовсе не намерена сковывать твою свободу. А игра в солдатики — да играй, коль душе угодно.
— Да-да, эта моя детская страсть, Като, ты такая умница, всё понимаешь, и я тебя люблю.
— И я люблю тебя, Питер, мой маленький Питер. — Екатерина обняла мужа. — Неужели ты не чувствуешь, что твоя жёнушка замёрзла. Согрей меня, согрей... Идём в постель. О, Питер, мы полгода как женаты, и я жду тебя каждую ночь, супруг мой. Хочу ребёнка...
— Да-да... сейчас, я... иди к себе...
— Нет, Питер, нет, пусть будет у тебя, здесь. — Она помогала мужу снять мундир, стащила с него ботфорты, сгребла с кровати покрывало, прыгнула в постель.
Пётр налил бокалы, протянул один Екатерине.
— Не надо, Питер. Ну да Бог с тобой, твоё здоровье...
Пётр лёг рядом, Екатерина, отбросив девичью стеснительность, принялась ласкать мужа.
Чоглоков прильнул к дверной щели, жестом подозвал жену. Та пристроилась рядом. Потом они удовлетворённо посмотрели друг на друга. Чоглоков не без самодовольства докладывал:
— Я ему сказал: бац! — и готово... А то всё тары-бары-растабары... И вот видишь — играют... э...
— Радость какая! — бегая по комнате, квохтала по-куриному Чоглокова. — Ты молодец, Николай Наумович! Дай Бог, чтоб наследника...
— А, может, и мы... э... маленькое репете устроим? — Чоглоков облапил жену.
— С ума сошёл, в моём-то положении да при нынешних обстоятельствах? И потом, мы же на службе.
— А мы, не отлучаясь с поста, вот тут, на диванчике...
— Что ты, что ты!
— Или в постельку княгинюшки, пока... э... пустует.
И в это время послышались звуки скрипки.
Супруги остолбенели и кинулись к двери, сунув носы в щель.
Пётр, босой, едва прикрывшись халатом, стоял у окна и, вглядываясь во тьму и собственное отражение, играл на скрипке. Лицо его было серьёзно и печально.
Екатерина сидела в постели и плакала, закрыв лицо ладонями. Внезапно, откинув одеяло, вскочила.
— Прекрати! Я ненавижу эту музыку, эту скрипку!
— Хорошо, Като, хорошо. — Пётр, виновато улыбаясь, обнял Екатерину за плечи. — Успокойся, я брошу играть, успокойся. А знаешь, Като, я надумал собак дрессировать для охоты. Когда стану царём, у меня будет лучшая во всей Европе псарня. Зал для дрессировки оборудую, где было потешное войско.
Екатерина, закрыв глаза и покачиваясь, шептала:
— Боже, да он совсем идиот...
— Заведу русских, английских, ирландских... Говорят, ещё есть италийские, просто чудо! — Глаза его горели вдохновением.
10
Игра в карты заканчивалась. Церемония при малом, великокняжеском, дворе повторяла церемонии двора большого. За столиками сидели избранные, за спинками кресел стояли приближённые к избранным. В отдалении кучковалась свита. Пожилые статс-дамы размещались в креслах чуть ближе, но только с высочайшего позволения. За столиком Петра сидели Екатерина, Лизка, сухопарый и немолодой английский посланник сэр Уильямс.
Пётр подводил итоги:
— С вас, господин посланник, пятьдесят три червонца, слышите — пятьдесят, сэр Уильямс! С вас, Като, м... м... великая княгиня... восемьдесят, нет, девяносто три. Расточительствуете, жёнушка. — Пётр укоризненно посмотрел на Екатерину. — С вас, мадам Лисавет, м... м... то есть вам двадцать семь, и с меня, то есть мне... мне сто девятнадцать. — Пётр радовался непосредственно и шумно, как ребёнок. — О, мне пятьдесят три плюс девяносто три минус двадцать семь — да-да, сто девятнадцать... Лисавет, мы одержали викторию, ура! Откройте свой ридикюль.
Лизка, нимало не смущаясь, оттянула верх лифа, Пётр сгрёб золото со стола и ссыпал туда, при этом он всё так же радостно смеялся, а все делали вид, что великий князь мило шутит.
Один лишь сэр Уильямс поднял глаза к потолку, вроде бы рассматривая люстру, мельком скосил глаз на Екатерину: она прикрыла веки, ироническая улыбка скользнула по губам. Сергей Салтыков, красавец камер-юнкер, не стал притворяться и смотрел поверх Екатерининого парика — он стоял за спинкой её кресла — с насмешкой и презрением.
