— О-о-о... — гудят голштинцы. — Прозит!
— Чтоб я, герцог Голштинский, принял свинский обычай? Благодарю покорно — так и отрубил императрице. — Пётр грохнул кулаком по столу.
— Ну, Питер! Так рисковать! — Земляки перемигиваются, но князь не замечает, приступ вранья ослепил его вовсе.
— Ха! Мне ли, верному солдату Фридриха, старой бабы пугаться! Я ещё десять лет назад, будучи лейтенантом, командовал прусской армией, тысячами брал в плен датчан с их генералами. Да пока вы со мной, я наголову расколочу их русскую армию, этот сброд, который даже артикулов делать не может, я Петербург штурмом возьму!..
— Прозит!
Сидящий рядом с Петром майор не успел осушить бокал — к нему подошёл дежурный офицер, что-то доложил. Пётр, как все параноики, был крайне подозрителен, и тайный доклад не прошёл мимо его внимания.
— Что случилось, герр Брюкнер?
— Ничего особенного, ваше императорское высочество...
Пётр перебил:
— Прошу не называть меня в своём кругу русским званием. Мы все здесь лишь солдаты короля Фридриха. И я — герр Питер, лишь герр Питер для вас.
— Доложили, что к её императорскому высочеству проследовал портной.
— Ха, мимо моих постов и муха не пролетит! У баб только наряды, а для мужика главное есть служба! — Пётр вдруг умолк и глянул на часы, стрелка коих была где-то в районе двенадцати. Пётр недоумённо проговорил: — Портной в полночный час?.. Полковник, караулы удвоить, чтоб мышь не проскочила, а портного выудить!
— Но в апартаменты её императорского высочества...
— Туда я сам!
— Ахтунг!
Загрохотали сапоги, заверещали свистки. Барабан ударил тревогу.
Пётр пробежал по ступеням крыльца, стукнул в дверь, ему отворил рослый гвардеец.
— Чево надобно?
Пётр толкнул его:
— Прочь с дороги!
— Кто таков, куды прёшь? — Часовой стоял стеной.
— Я великий князь, не видишь?
— Недоносок ты... Великий князь ростом — во! — Гвардеец показал на уровень своей головы. Пётр же был ему по грудь.
— Дорогу, ферфлюхте швайн! — Великий князь хлопал руками у пояса, но шпагу второпях забыл.
— Станешь орать, прихлопну. — Часовой замахнулся лапищей. — Счас проверим, кто ты есть. — Постовой свистнул, ему отозвались. Пётр дёрнулся было, но гвардеец пообещал: — Стрельну, не суетись.
На крыльцо выскочил караульный начальник.
— Что стряслось, Орлов?
— Да вот ломится в покои к императорскому высочеству, брешет, великий князь, мол.
Офицер вгляделся — в полутьме не обмишулиться бы. Отдал честь.
— Здравия желаю, ваше императорское высочество! Примите мои извинения — служивый впервой на дворцовом карауле, потому не признал. Проходите...
— У, паркетная гвардия, фер-рдамт унд фер-рдамт! — ругнулся Пётр. — Разгоню вас, в Сибирь всех! — И вбежал внутрь.
Караульный офицер выговаривал постовому:
— Шельма ты, Федька, деликатней не мог?
— Сказано, задерживать всех — и точка. По мне что великий князь, что малый... А энтот вовсе карла. — Федька заржал, довольный остротой.
Екатерина села в постели, удивлённо спросила:
— Герр Питер, в такой час? Вы не находите, что это бестактно — врываться к женщине ночью? Или о супружеских обязанностях вспомнили? — язвительно бросила она.
— Да, ты моя жена.
— Брошенная вами, и мы договорились уважать права друг друга.
— А где ваш портной?
— О, вы решили сделать мне сюрприз — заказать платье? Но в такой час, герр Питер... — Екатерина укоризненно покачала головой. — Так где портной?
— Заткнись, стерва! — Пётр потряс кулаками и, обежав спальню, выскочил вон.
Екатерина, накинув пеньюар, прошла к двери, убедилась, что муж ушёл, кивнула дежурному гвардейцу: — Доброй ночи. — Прошла к окну, открыла: — Влезайте, граф, он ушёл.
Над подоконником возвысилась всклокоченная голова Понятовского.
— Не спешите, у нас целая ночь. Стража поднята по тревоге, и вам лучше дождаться утра у меня. — Она обняла любовника за талию.
12
Может быть, всё и сошло бы Понятовскому с рук, но он допустил оплошку: пошёл на ту лужайку, где оставил коляску и лакея. Распряжённые кони мирно щипали траву. Но, приблизясь, он увидел связанного лакея с мощным кляпом во рту. Кинулся было бежать, но из кустов поднялись голштинцы.
— Хенде хох! — У него отобрали шпагу, тщательно обыскали, скрутили руки и повели к Петру.
Великий князь, желтолицый, бледный, встрёпанный, ждал в гостиной. Он нетерпеливо подбежал к Понятовскому:
— Так это вы переполох учинили? Развязать, немедленно развязать! Вернуть шпагу. Вот что значит, граф, явиться к нашему двору без уведомления иностранной коллегии.
Понятовский молчал, он твёрдо знал, что молчание — золото. Что Пётр знает, чего не знает?
— Рад вас видеть в добром здравии. Как провели ночь? Где провели ночь, а? — Пётр начал терять самообладание. — А если я прикажу высечь вас шпицрутенами вот здесь, на канапе, разложим — и раз! раз! раз! В присутствии всего двора.
Понятовский разомкнул уста:
— Скромность не позволяет мне назвать имя той, у которой я был... А насилие над посланником другой державы равносильно объявлению войны.
— А мне плевать, я всем войну объявлю. Я весь мир завоюю!
— Верю, но прежде надо взойти на трон российский, — с любезной улыбкой подпустил шпильку Понятовский.
— Но это будет!
— Верю, ваше императорское высочество, как и в ваш военный гений. Ваше мужество, доблесть и воинская честь хорошо известны на моей родине, — раскланялся Понятовский, изобразив на своём неподвижном лице подобострастие и восхищение.
— Правда? — с некоторым недоверием спросил Пётр.
— Наши генералы считают вас выдающимся стратегом и теоретиком военного дела, — извергал поток лести Понятовский.
— А откуда это им ведомо?
— Информировать свою державу о личностях необыкновенных — моя первейшая задача, и я всегда рад услужить вашему императорскому высочеству...
В гостиную вплыла Лизка.
— О, граф! — Она бесцеремонно оттёрла Петра, подала Понятовскому руку для поцелуя, и к оной бедный пленник приложился со всем усердием. — Питер, граф останется у нас обедать? А то и поужинаем вместе, в нашем изгнании такая скука, а вы недавно из Европы, расскажете, — продолжала тараторить Лизка. — Питер, там прибыл этот ужасный Шувалов...
