Шкурин, задумчиво глядевший в окно, за которым сгущались быстрые осенние сумерки, вздрогнул.
— А? — И, вспомнив, сгрёб карты со стола. — Затихли чего-то голштинцы, а? — спросил он у Орлова.
— Пакость какую-нибудь готовят, — беспечно отозвался Григорий. — Ходи давай.
Шкурин брезгливо посмотрел в свои карты — и ходить-то не с чего. Вдруг на его счастье зазвонил колокольчик. Бросив карты, он проворно кинулся в спальню Екатерины. Орлов мигом вскочил и стал, где положено, — у двери, взяв палаш на плечо. Шаргородскую как ветром сдуло — юркнула с свою комнатушку.
Скрипнула дверь, на пороге появился Шкурин. Смерил Орлова взглядом, улыбка чуть тронула губы.
— Вас просют, — кивнул Григорию.
Тот, ничуть не удивившись, поправил мундир и взвеселил чуб. Скрипнув вычищенными сапогами, вошёл к великой княгине.
Екатерина сидела у окна с книгой в руках. В сумерках лицо её казалось бледнее обычного, глаза — огромны.
— Будьте любезны, запалите шандалы, темнеет...
Орлов, чеканя шаг, подошёл к ней.
— Тсс... — Она встревоженно посмотрела на него: — Вам не кажется, что под окнами кто-то ходит?
Григорий, откровенно любуясь её плечами и грудью, просвечивающими в розоватом закатном свете сквозь кружева пеньюара, не сразу ответил:
— Чему тут казаться... Алехан ходит.
— Кто такой Алехан?
— Брательник мой младший, гвардеец тож, — улыбнулся Орлов и пояснил: — Приказ вышел удвоить караул, голштинцы нахальничают. Вот гетман Разумовский и направил нас для вашего сбережения. — Он слегка поклонился, с наслаждением вдыхая аромат её духов.
Екатерина лукаво улыбнулась, наклонив прелестную головку:
Вы что ж, всегда с... Алехан будете при мне?
— Нас пятеро Орлят — ещё Иван, Володька и Фёдор, дежурим в очередь. Так что будьте спокойны, кому хошь башку скрутим, — простодушно вытаращив голубые глазищи с длинными загнутыми ресницами, успокоил Орлов. — Я — Гришка.
Екатерина тихо засмеялась. Потом, окинув оценивающим взором белокурого гиганта, спросила с приязнью:
— Алехан — такой же большой и красивый?
Григорий озабоченно нахмурился.
— Не-е, он росточком чуть поболее... Да мы, Орлята, всё одной мерки! — Он сложил пятерню в кулак. — Во, гляньте, колотушка какая. Ежели что — быка наповал. И тут вот... — Григорий напряг плечо, — камень.
Екатерина, всё приветливее улыбаясь, смотрела широко раскрытыми глазами.
— Хотите потрогать? — Григорий подошёл совсем близко.
Она прикоснулась пальцами к каменному бицепсу.
— Ого!.. — Улыбка исчезла, веки опустились, язык быстро пробежал по губам.
— Так что чти свои книги спокойно, матушка. Мы в дозоре, муха не проползёт.
— А ты книжки любишь?
— Читывал, да больно буквов в них много, — играл простачка Григорий. — Цифирь попроще.
— О, дитя природы! — воскликнула по-французски восхищенная Екатерина.
— Это точно, — тут же отозвался он, — мы все дети природы по нашему батюшке... Ему за лихость Петром Великим и фамилия была дана — Орлов.
— Вы знаете по-французски? — удивилась Екатерина.
Григорий пожал небрежно плечами:
— Мерекаем малость. В кадетке натаскали.
— А что... — Екатерина замялась, не зная, как назвать орла-гвардейца.
— Григорий, Гришка, — подсказал тот каким-то особым, ставшим бархатным голосом.
— Ты... — её глаза при свете свечей ярко заблестели, — ты не сходил бы завтра со мной... утей пострелять?
— С тобой — хоть на утей, хоть на медведей. — Григорий бухнулся на колени.
— Вы, Орлята, ещё и рыцари. — Она потрепала его по щеке, и он мгновенно приник к руке горячими губами. — О! Значит, правду говорят, что ты есть дамский угодник? — наконец открыла она карты.
— Мало ли болтают, главное — тебе угодить. — Он, не сдерживаясь более, обнял ручищами её колени и прижался к ним лицом.
Стоя на коленях, он приходился ей почти лицо в лицо. Екатерина положила руки на его плечи.
— Возвращайтесь на пост, — жарко прошептала она, вовсе не собираясь его отпускать.
На рассвете они выехали уже знакомой Екатерине дорогой. Молча ехали через лес, который осень застелила золотым листом. У шалаша Григорий стреножил коней, пройдя по мелководью, вывел из тальника лодку. Екатерина, одетая в гвардейский мундир, ждала на берегу, любуясь точными и ловкими движениями своего гвардейца.
Орлов положил ружья на дно лодки, ни слова не говоря, поднял Екатерину на руки и понёс. Она, маленькая и гибкая, прижалась к нему, охватив его шею руками.
— Не оброни, утопишь, — глядя ему в глаза, тихо сказала она.
Он, отвечая ей жадным взглядом, серьёзно отозвался: — Сам тонуть буду, а на тебя капля не падёт, царица моя...
Глава вторая
НАГОВОРЫ И ЗАГОВОРЫ
1
Обычная полутьма и затхлость императрицыной спальни. День едва пробивается в прикрытые портьерами окна, горят свечи, чадят лампады. Кошечки, подушечки, пуфики, старушечки. Одни дремлют по углам, иные кладут поклоны у икон, а третьи, самые главные — «интимный солидарный комитет», сгрудились возле Елизаветы, утопающей в подушках и перинах на постели. У каждой своя должность, никем не утверждённая, но непререкаемая и крепче официальной. Мавра Григорьевна (Егоровна) Шувалова — премьер, Анна Карловна Воронцова — советница главная, некая Елизавета Ивановна — министр иностранных дел и доверенный секретарь Елизаветы, все прошения и дела вплоть до бумаг великого канцлера проходили апробации у этой в высшей степени загадочной Елизаветы Ивановны. Комитет никем не был узаконен, но являлся реальной и могущественной силой, данностью неопровержимой, средоточием слухов, сплетен, интриг. И государственных решений.
В данный момент высший правительственный орган играл в дурачка. Ещё одна — и не последняя — данность придворной жизни. Полуграмотная, а то и вообще неграмотная знать да и образованная её часть, лишённые духовных интересов, но вынужденные круглосуточно (за малым исключением) находиться во дворце «на службе», контактировали у карточных столов, коротая время, выведывая друг у друга секреты, слухи, интригуя. Играли на деньги, бриллианты, золотые безделушки, карты были и элегантным способом вручения взяток. Фараон, рокамболь, виструаль, пикет, ля-муш, бириби и другие известные и забытые ныне игры, меж коими затесался и дурачок, простодушный и доступный всем, а также раскладывание пасьянсов были главными занятиями дам и мужчин, кои толклись в комнатушках при царицыных покоях, не видя порой божественного лика неделями, ибо, повторяю, горизонтальное положение в одиночку либо вдвоём было у Елизаветы любимым. Бывалоча, не вставали на ножки и сутками.
