— Ну, затараторила, сорока... Я не выберусь ещё из германской истории, застряла на десятом томе.
— Тебе ли, Като, читать историю? Настал час делать её, — произнесла Воронцова несколько напыщенно.
— Каламбур?
— Поневоле... Сегодня Лизка болтала, что супруг твой поклялся взять её в жёны, как взойдёт на престол.
— Гарем восхотел завести?
— Кабы так, а то тебя в монастырь или, хуже того, в крепость, заточение.
— Крепость — это нечто новое... Боже Святый, Мать Богородица, дайте силы. — Екатерина подняла глаза к небу. — Я проклинаю тот день, когда покинула родительский кров. Мне предлагают самой сесть на трон, прочат в мужья идиота — принца Иванушку, навязывают регентство с постельными услугами... Клубок змей вьётся у трона. Знаешь, Катенька, я боюсь сойти с ума.
— Но, Като, надо что-то делать! Может, вам с Павлушей бежать за границу?.. Может, припасть к стопам её императорского величества и просить защиты? Может, наконец, соберём кружок друзей, чтоб было на кого опереться... Но что-то надо делать!
— Я устала, Катенька, от доносов, подозрений, оскорблений, и я ничего не стану делать, положусь на волю Божью.
— Но это самоубийственно, Като!
— Кто знает, Катенька, кто знает... Давай будем пить кофе и поговорим о книгах. Кстати, бумаги, перьев, чернил привезла?
— Всё отдала Васеньке Шкурину, он припрятал. И всё же, всё же... — Катенька огляделась и, склонившись к самому уху Екатерины, сообщила: — Я тебе не с пустого советую. Мой муж, Дашков, и его товарищи образовали кружок в твою поддержку. Милая Като, есть люди, которые... Одно твоё слово, только слово!..
Екатерина насторожилась, серьёзно посмотрела в глаза подружки, они блестели по-девчоночьи возбуждённо и восторженно.
— Катенька, в вас ещё детство играет, вы начитались книг о заговорах.
— Но, Като...
— Прекратим этот разговор. И не занимайтесь опасными глупостями.
7
На исходе осени, когда в просветлённом чернолесье воздух стал чист и звонок, а под лапами елей легли синие до черноты тени, когда хрусткое серебро затянуло лужицы, Екатерина возвращалась с охоты и, как всегда, любя одиночество, умчалась вперёд от свиты. У стремени слева болтался убитый заяц, притороченный к седлу, справа в тороках пистолеты — мало ли какая напасть случится. И то — на одном повороте лесной дороги стояла коляска, запряжённая парой коней. Одинокая мужская фигура — шляпа, надвинутая на лицо, плащ — горбилась в кошеве. Екатерина осадила коня — можно бы объехать, да поди проберись сквозь корявую плетень еловых лап и серых стволов. А может, завернуть назад, ближе к свите? Но её уже заметили.
— Екатерина Алексеевна, не пугайтесь, свои. — Мужчина сдёрнул шляпу и резко выпрыгнул из коляски. — Это я, Разумовский.
Она, успокаиваясь и успокаивая коня, спросила:
— Что за причуда такая — пугать на дороге? Я уж было за пистолетом потянулась.
Подойдя, он поклонился и положил ладонь на стремя.
— Я так и думал, что перехвачу вас, часа два сторожу. Не надо, чтобы нас видели вместе, буду краток: Бестужеву наконец предъявлено обвинение. Глупо, преподло и неопровержимо.
— Чем же верный слуга не угодил госпоже?
— Будто преднамеренно ссорил вас и великого князя с императрицей, чтобы лишить его права наследовать корону. Также вменено, что всячески унижал достоинство Елизаветы в глазах других правителей Европы.
— Господи, какой бред...
— Мало того, желал императрице смерти и сговаривал Апраксина отдать победу в войне Фридриху.
— И это Бестужеву! Да раньше солнце повернёт с заката на восход, чем Бестужев хоть шаг сделает против российского престола!
Разумовский усмехнулся:
— Нелепицу, как и правду, не докажешь, оттого Шуваловым и удалось свалить Бестужева. Хуже, что ваше имя приплетают к нему. Ежели хоть намёки какие — предайте огню. Пётр сейчас вовсе залютует против вас. Вам наказано безвыездно жить в Петергофе.
— А мне и спокойнее вдали от мужа, — беззаботно отмахнулась Екатерина.
— Как говорят у нас на Украине, лыха не страшись, а и не приманивай, всё хуже, чем кажется. — Разумовский оставался серьёзным и шутливого тона Екатерины не принял. — Я в Петергофе гвардейский наряд удвоил.
— Почто такая забота, граф?
— Только из любви к вам, красавица наша да разумница. — Он отвесил поклон, явно иронизируя.
— Полно комплименты метать.
— А вы подумайте, кого ж нам и любить, — не дай бог, помрёт матушка Елизавета да взойдёт на престол Петруша. На кого надеяться — на Лизку Воронцову, на голштинцев, что мухами облепили наследника?.. Только вы да Павлуша. Так что мы вашу руку держим, наисветлейшая.
— Меня всё это не заботит, — снова отмахнулась Екатерина.
— Извините, мадам, но вы пленница истории, мы на вас рассчитываем — и я, и Бестужев, и Панин, о, бачьте, яки разны кони в одной упряжке. — Разумовский, чтобы снять перегородку, непрерывно воздвигаемую Екатериной, перешёл на украинский говор, прикинулся этаким простачком, который сболтнул — и не более того.
Екатерина, вслушавшись, подняла руку.
— Собачки кричат, охота подъезжает... Я всё поняла, граф.
Разумовский откланялся, но прежде чем сесть в коляску, спросил, лукаво улыбаясь (О, этот ус и хитрый хохлацкий глаз):
— А що це вы, господынька наша, всё по малой дичи поюете? Не пора ли на его высокость ведьмедя?
Она ответила, сияя голубизной прохладных глаз:
— Так он ещё жиру не нагулял.
— А як нагуляе да великостью стане, то не визьмёшь.
— Это с вашими-то орлами да орлятами?
— Будь по-вашему: як заляжет в берлогу, кликнем клич — и в рогатины. Вы пойдёте с нами?
— Как приспеет пора, дайте знать. — Она вздыбила коня.
Разумовский прыгнул в коляску, взмахнул кнутом, лихо присвистнул, и конь взял с места шибкой рысью. Совсем рядом настигая, катился собачий брёх.
По свидетельству «источников», Екатерина была большая мастерица недомолвок и намёков, умела блюсти дистанцию, оставаясь вне опасной зоны. На её совести немало смертей, но нет ни одной улики.
8
Лунный свет скользил по гостиной. Лизка лежала в объятиях Петра. Он горячо шептал:
— О, Лизхен, моя Лизхен! Я познал наконец блаженство любви.
— Питер, ты усерден, но слишком тороплив. Я... мне надо ехать...
— Побудь ещё!
— К утру мне надо быть в столице.
— Не уезжай!
— Я рада бы, но не могу... Мне стыдно домашних, приличия... Мы столько лет вместе, а ни муж, ни жена. Настанет час, что я отвечу Всевышнему?
