— На, возьми, всё отдаю... Только свободы! На волю хочу, на волю! Ушли в Сибирь, в глушь... Спаси! Ты смертен, я смертен... Ты внук Петра, я внук Ивана, брата его. Помоги, мы родные по крови! Ты человек, я человек, поможем друг другу. — Сознание Иванушки отключилось, он разве руки, бездумно глядя на раскатывающиеся сокровища, охватил на миг колени перепуганного Петра, потом отполз в угол, где теплилась лампада. — Слава в вышних Богу. И на земле мир, а во человецех благословение...
Пётр, резко повернувшись, кинулся прочь. Свитские едва успели пропустить его в дверь.
Иванушка бил и бил поклоны.
5
На воле Пётр отошёл в сторону, отвернулся. Бледное рябое лицо его перекосили судорога жалости. Пронизывающий ветер с Невы выдувал слезу из царских глаз. К императору подошёл Волков.
— Ваше Величество...
— Дай отдышаться. — Пётр резко обернулся к нему. — Надо в момент, без промедления конец всему положить. — Он снова отвернулся, всхлипнул. — Лицедеи, душегубы, банда гиен могильных...
— Ваше Величество... умоляю об одном: что бы вы ни решили, не приводите в исполнение теперь же...
Пётр поднял голову и удивлённо посмотрел на собеседника.
Тот продолжал:
— Сердце ваше жалостью объято в эту минуту... — И так как царь всё ещё непонимающе смотрел на него, пояснил: — Опасные прояснения ума у него бывают, зело опасные для государства.
На лице Петра появилось столь свойственное ему упрямое выражение, он помотал головой.
— Его Величество король Фридрих, — прибёг к последнему аргументу хитрый царедворец, — неоднова дружески советовал нам крепче прятать безумца, дабы дерзостная рука не посмела на трон его возвести...
Император ненадолго задумался, вглядываясь в серую зимнюю мглу над рекой, потом снова мотнул головой:
— Пустяки, суесловие... О троне и речи нет. — Он подозрительно посмотрел на Волкова. — Кто тебя настраивает? Я, один я могу решить судьбу Безымянного!
— Я по долгу службы, Ваше Величество, — склонился в поклоне Волков, — предостеречь обязан.
А «дерзостная рука» в тот самый миг сжимала руку Поликсены.
— Так вот твоя тайна!.. — Мирович задыхался от любви, собственной решимости и смелости. — Я, Полинька, моя шпага, горстка храбрецов... мы освободим узника, возведём его на престол!
Полина с сомнением посмотрела на бывшего жениха.
— На тебя же возложено поручение государя с негоциями о мире ехать, — покачала она головой.
Мирович вскочил, горячо зашагал по комнате.
— Я выполню, вернусь, припаду к стопам...
Поликсена поймала его за руку, притянула к себе. Он, упав перед ней на колени, прижался пылающим лицом к её ногам. Она прохладными руками приподняла его голову, заставила посмотреть на себя. В её глазах плескалась тревога.
— Охолонись, Васенька! Я уже жалею, что открылась тебе. При твоей горячности... — Взгляд её сделался строгим. — А дело-то ведь такое, что спокойствия требует.
— Обещаю тебе, Полинька, — шептал Мирович, — обещаю тебе, что ни единым жестом, ни единым словом не открою тайну. Клянусь любовью нашей без совета с тобой и шага не сделать... — Он привлёк её к себе, прикоснулся губами к её яркому и прохладному рту.
И уже возле самых губ его еле слышно прошептали её губы:
— Ещё раз говорю тебе: один неверный шаг — и плаха...
Покидая крепость, Пётр вдруг остановился возле самых ворот обернулся к Унгерну.
— Завтра же вызвать этого офицера.
— Мировича?
— Да, да, Мировича. И услать куда подальше, да пусть пробудет в отъезде подольше. Негоже, чтоб шатался по гостиным Петербурга и рассказывал о встрече с царём да где и как виделись... — Пётр снова сморщился. — Бедный принц, из ума нейдёт... — Потряс головой, посмотрел на сопровождающих: — Господа, а где же, сделав важный визит, мы выкурим нашу солдатскую трубочку?
— На почте всё готово, Ваше Императорское Величество. — Следуя за Петром, принц Георг подошёл к обледеневшим каменным ступеням. Нерешительно посмотрев вниз, поискал глазами вокруг себя. Ординарец — Потёмкин — мгновенно оказался рядом:
— Тут скользко, Ваше Величество, позвольте помочь.
Григорий подставил руку, принц опёрся на неё, но, ступая в своих негнущихся ботфортах, поскользнулся и, нелепо замахав руками, едва не упал. Выпрастываясь из объятий подхватившего его Потёмкина, со злостью влепил ему пощёчину.
— Ферфлюхте руссише швайн!
Потёмкин, сверкнув глазами и сжав зубы, молча, истуканом снёс экзекуцию.
А по камере, рыдая и смеясь одновременно бегал несчастный узник. На полу россыпью валялись сокровища.
В карете с изрядно выпившим Петром ехали Корф и Волков. Волков, откинувшись в угол, делал вид, что дремлет, а Корф поддерживал разговор — вино и ему развязало язык.
— А ведаете, Ваше Величество, что Шванвич, поколечивший Алехана Орлова, вновь появился в Петербурге?
Пётр фыркнул:
— Трус он и фанфарон, твой Шванвич, чего скрываться? Не под суд — я бы ему руку пожал, чтоб и Гришку калекой сделал... Подумаешь, харю подпортил. Гришку-жеребца вообще кое от чего надо бы избавить... — Он заржал. — Ну да всему свой час, и с Гришкой и с жёнушкой расправлюсь.
— Веду реестр её прегрешениям, Ваше Величество, — угодливо поддакнул Корф. — Всё, как есть, по ведомостям расписано, и отечественные таланты, и иноземные... Расписано и пронумеровано, предъявим в любой момент.
Император нехорошо оживился, наклонился, таинственно тараща глаза, к собутыльнику:
— У меня, барон, и проектец имеется... Свет ахнет! Даёшь слово молчать?
— Их швере... Айн ворт, айн манн! — поклялся Корф. — Слово мужчины, как говорят русские.
— В мае... — начал Пётр, — нет, в июне возьму я Иванушку из крепости в Петербург, обвенчаю с дочкой дяди моего принцессой Голштейнбекской и прокламирую как своего наследника!
Это ошеломило даже пьяного Корфа.
— А государыня, а ваш сын? — пролепетал он.
Лицо императора перекосило ненавистью.
— Майне либе фрау я постригу в монахини, как сделал мой великий дед со своей первой женой, — пусть кается да грехи отмаливает. А сына её приблудного в каземат заточу на место Иванушки...
У притворяющегося спящим Волкова дёрнулось лицо.
Корф испуганно зашептал:
— Чтоб с того не вышла гибель для государства и для вас самих, майн либер Питер... Вы ведь ещё коронацию не совершили.
— С этим успеется, — беспечно махнул рукой Пётр. — Сперва Лизхен под венец поставлю... — Он вдруг встревоженно посмотрел на барона: — Или трусишь сделать этот маленький мятеж? Будешь мне верен?
