— Но мне надо... как это... по нужде.
— «Как это», «как это», — передразнил Шванвич, — ежели «как это», так бы и сказал. Это с нашим удовольствием. — Он галантным жестом пригласил бывшего императора выйти и, распрямляясь, с гулом ударился головой о притолоку.
— У, руссише швайн, — ворчит Пётр.
Шванвич, как и всякий подвыпивший, особенно обидчив. Бия себя в грудь, он закричал:
— Их бин польнишер пан, ду, — тычок в грудь Петру, — ду бист пруссишер швайн! — Огрёб низложенного императора за грудки и грозно пробасил: — И ежели ты ещё обзовёшься, смердзона падола, я тя, как комара, раздавлю, и не то что до ветру — по ветру пущу, ферштейст ду?
— По ветру, до ветру... — проворчал Пётр и скользнул в дверь, а Шванвич всё ещё держал над его головой лапищу, да такую, что, ежели бы начался дождь, на голову Петра и капля бы не упала.
У костра под защитой дыма сидели гвардейцы, приставленные для охраны августейшего лишенца, меж ними Алексей Орлов и капитан Пассек.
Орлов, потянувшись и обведя безразличным взором двор с разложенными по нему кострами-дымниками и курящейся печной трубой над кухней, встал.
— Пойти узнать насчёт вечери...
Навстречу ему из дымной завесы вдруг вынырнул Потёмкин. Спрыгнув с коня, бросил повод подоспевшему драгуну:
— Выводи хорошенько!
— Ха! К ужину как раз. — Орлов дружески охватил Потёмкина за плечи. — Покажи новины... Э, дьявол! — Он ожесточённо шлёпнул себя по шее. — Долго ль комаров кормить? А лекаря привёз? Давеча наш урод опять в мороку брякнулся, а ну как помрёт?
— Говорил я насчёт этого императрице...
— А она? — нетерпеливо перебил Алехан.
— Плакать не стала. Передай, говорит, Алехану Григорьевичу: чему быть, того не миновать. Всё, дескать, в руце Божией... — Потёмкин дурашливо сложил ладони перед грудью, и возвёл очи горе.
Алехан усмехнулся:
— Когда бы мы на Бога надеялись, где бы она, благодетельница, сегодня была? И мы бы с нею... Гришку видел?
— Цидулку он тебе передал. — Потёмкин протянул конверт. Забирая конверт, Орлов проводил взглядом плетущегося мимо под конвоем Шванвича Петра, философски изрёк: — Вот ошибка естества, всем мешает, ровно пень посерёдке дороги.
Разорвав конверт, повернулся к огню. Увидел нацарапанное на бумаге единственное слово: «Кончай», — бросил её в огонь. Тёплый воздух взметнул было листок кверху, но Алехан быстро прижал его сапогом и подтолкнул в раскалённые угли. Посмотрел в глаза Потёмкину. Тот согласно кивнул. Алехан поправил ремень, выгнув дугой грудь, крикнул:
— Что, гульнём нынче, братцы? Гришка кой-чего привёз...
8
Новый камердинер молодой императрицы Василий Иванович Шкурин был занят утренней уборкой покоев своей повелительницы. Весело мурлыча что-то себе под нос, он обмахивал паутинки и пыль при помощи пучка перьев, собранных на палку. Пройдясь метёлочкой по мебели, на мгновение остановился, задрал голову вверх.
— Вот ведь чёрт... — пробормотал он, разглядывая паутину в углу под самым потолком.
Взяв стул, он приставил его к стене и, крякнув, взгромоздился, пытаясь достать паутину, которую мотал из стороны в сторону вечный дворцовый сквозняк. За дверью, ведущей в коридор, раздались тяжёлые шаги. Василий Иванович замер, прислушиваясь.
Внезапно дверь распахнулась, и в приёмную, раскачиваясь на негнущихся ногах, вошёл серый от пыли и усталости Потёмкин.
— Доложи, Потёмкин прибыл из Ропши... — прохрипел он и не сел — боком свалился на кушетку, не в силах согнуть непослушные ноги.
— Уйди, уйди, — всё ещё стоя на стуле, замахал руками Шкурин. — Оне пока не вставши, поздно легли, всю ночь с книжкой. — Он спрыгнул со стула и подошёл к Григорию. — Да и куды ж тебя пустить, такую чучелу, — заявил он, брезгливо разглядывая сумрачно глядевшего на него Потёмкина. — Ровно мех пыли вытряхнули из него... — Он кивнул на дверь, за которой была спальня императрицы. — А оне страсть как чистоту любят, вишь, ни свет ни заря ловлю каждую пылинку...
Потёмкин отстегнул и с грохотом отбросил в сторону палаш, швырнул на столик шляпу, стянул, подняв маленькие облачка пыли, почерневшие перчатки. Мрачно посмотрев на Шкурина, повторил:
— Доложи, говорю, срочный эстафет из Ропши.
Камердинер, не обращая на него внимания, кончиками пальцев взял палаш и потащил его по полу к двери. Потёмкин вскочил с такой резвостью — и куда усталость подевалась? — что, крякнув подломленными ножками, осела набок козетка, сгрёб Шкурина за шиворот, развернул в сторону императорской спальни.
— Исполняй, хлоп, когда тебе Потёмкин говорит, не то, волк твою мать поял, шкуру спущу! — прорычал он.
Василий Иванович, ужом вывернувшись из его рук, вспетушился:
— Ты на кого руку поднял? На камер-динера её величества! — Он так и сказал: камер-динера. — Счас вот стражу крикну!
— А мне хоть камер-динер, хоть камер-канцлер... — Потёмкин легко, одной рукой отодвинул подпрыгивающего Шкурина. — Уйди с дороги, я сам доложусь!
Сделал шаг — и застыл на месте: в дверях с чашкой дымящегося кофе в руке стояла сама Екатерина.
— Это кто ж мои покои тут штурмом берёт? — Она приветливо улыбалась Потёмкину, а в глазах стоял вопрос. Вопреки мнению Шкурина «оне» уже явно не спали и даже успели совершить некоторый туалет: густые волосы были аккуратно подобраны, халат так изящно подпоясан, что некоторые тайные прелести были как бы случайно уже и не совсем тайными. — Григорий Александрович? — по-прежнему улыбаясь лишь губами, а взгляд настороженный, спросила она. — Из Ропши?
— Да, Ваше Величество... — Склонив голову, Потёмкин метнул красноречивый взгляд в сторону Шкурина.
— Васенька, — мгновенно поняла Екатерина, протянув чашку камердинеру, — вели приготовить ванну для господина Потёмкина да позови портного, чтобы помог одежду сменить... в мой счёт... — Всмотрелась Григорию в лицо: — Да ты, паренёк, на ногах не стоишь, идём, кофеем угощу, только сготовила.
Войдя в спальню и едва дождавшись, пока Потёмкин закроет за собой дверь, Екатерина кивком потребовала: говори.
Прямо посмотрев в глаза императрице, Потёмкин хрипло сказал:
— Удар, Ваше Величество. — И, непроизвольно встряхнув кулаком, добавил: — Апоплексический. — Ещё немного подумал. — И колики геморройные... — Екатерина, не отрываясь, смотрела на его кулак. Потёмкин разжал руку, она вскинула на него глаза. — А когда падал, накололся малость вот тут, — договорил он и показал на шею.
— Алехан? Шванвич? — не то спросила, не то про себя отметила Екатерина.
— И капитан Пассек, — назвал третьего Григорий и двусмысленно добавил: — Помощь оказали.
Они помолчали, глядя друг на друга.
